Не описывая никаких сражений, Стендаль рассказывает, что после битвы под Москвой Наполеон получил возможность восстановить Польшу, в чем, по мнению писателя, и состояла истинная цель войны. Наполеон достиг этого почти без борьбы. Из тщеславия и желания загладить свои испанские неудачи он решил взять Москву. Этот неосторожный шаг не имел бы вредных последствий, если бы император оставался в Кремле не более трех недель, но «посредственность его политического дарования» проявилась и здесь, послужив причиной того, что Наполеон потерял свою армию. Если бы он, полагает Стендаль, фланговым движением двинулся вправо и занял беззащитный Петербург, жители которого ни имели ни малейшего желания жечь свой город, то заключение мира в такой ситуации было бы обеспечено.
Стендаль критикует французскую армию, которая утратила прежнюю энергию и свою сплоченность, прониклась эгоизмом и развратилась. Дух армии к моменту войны с Россией глубоко изменился, из суровой, республиканской, героической она стала недисциплинированной, трудно повинующейся. Потому-то, полагает Стендаль, эта самая храбрая в мире армия сдавалась казакам и плохо вооруженным крестьянам: «Я сам видел, как двадцать два казака, из которых самому старшему, служившему второй год, было лишь двадцать лет, расстроили и отправили в бегство конвойный отряд в пятьсот французов» (это случилось позднее, в 1813 году, во время саксонской кампании)[15].
Дисциплина французской армии расшаталась из-за грабежей, которые поневоле пришлось разрешить солдатам в Москве ведь их не снабжали продовольствием. «Ничто, при характере французов, не является столь опасным, как отступление, а при опасности более всего необходима дисциплина, иначе говоря сила»[16].
Как офицер интендантской службы Стендаль пишет, что из-за недостаточной распорядительности интендантство умудрилось остаться без хлеба еще в Польше. Армии не объявили, куда ее ведут, не предупредили, что за 25 дней ей придется пройти 93 лье и что каждый солдат получит по две бараньих шкуры, по подкове, по два десятка гвоздей и по четыре сухаря. Полковникам и генералам не было предоставлено право выносить смертные приговоры солдатам, уличенным в мародерстве и неповиновении. «На обратном пути из Москвы в Смоленск шло тридцать тысяч трусов, притворявшихся больными, а на самом деле превосходно себя чувствовавших в течение первых десяти дней. Все, что эти люди не съедали сами, они выбрасывали или сжигали. Солдат, верный своему знамени, оказывался в дураках. А так как французу это ненавистнее всего, то вскоре под ружьем остались одни солдаты героического склада или простофили»[17].
Известно также, что князь Невшательский приказом по армии от 10 октября разрешил всем солдатам, не чувствующим себя в состоянии делать в день по 10 лье, покинуть Москву, не дожидаясь выступления армии. Очевидец событий Стендаль пишет, что 19 октября, когда французы начали уходить из Москвы, светило солнце и была прекраснейшая погода. В России Наполеон, как думает Стендаль, потерпел поражение прежде всего от своей гордыни, но также и от климатических условий, в конце концов сразивших французов, еще не достигших Березины. Поражение на востоке стоило ему утраты влияния в Европе. «Мелкие государи перестали трепетать, сильные монархи отбросили колебания; все они обратили взоры на Россию: она стала сосредоточием неодолимого сопротивления»[18].
Пропитанные атеизмом и язычеством французы удивлялись кротости и любезности храбрых русских. «Не воззвания и награды воодушевляют солдат на бой, а приказания святого угодника Николая». Маршал Массена рассказывал в присутствии Стендаля, что русский, если с ним рядом падает смертельно раненный земляк, должен передать привет его матери. «Россия, подобно Риму, имеет суеверных солдат, которыми командуют начальники столь же просвещенные, как и мы»[19].
Изложенные выше факты составили содержание всего нескольких страниц! А последующие за российскими события были в жизни Наполеона не менее яркими, насыщенными и драматичными. Стендаль мастерски об этом рассказал, дополняя собственное видение явными и скрытыми цитатами из книг старших современников.
Такой знающей и правильно оценивающей его современницей была г-жа де Сталь, чьи философско-психологические суждения с ранних лет писателя занимали большое место в его размышлениях. Пожалуй, никого он не цитирует так же часто и так же близко к собственным мыслям, особенно когда ведет речь о вопросах искусства и литературы. В вопросах же философии, внутренней и внешней политики он ее оппонент. «Жизнь Наполеона» была написана в качестве возражения суждениям де Сталь о Бонапарте, высказанным в «Размышлениях о главнейших событиях Французской революции». Наполеон у де Сталь предстает как воплощение духа военщины и постигшего общество раболепия. Она противопоставляет его Бурбонам, позволяя себе обо всех говорить без пиетета. Это не нравится Стендалю; его собственные тексты шире и аналитичнее. Называя Наполеона величайшим со времен Юлия Цезаря человеком, он безжалостно анализирует его характер и совершенные им «оплошности», подчеркивая, что это ошибки буржуа-выскочки: он слишком высоко поставил то сословие, которое его приняло, и оказался жертвой своего природного простодушия и простосердечия.
Г-жа де Сталь иначе как олицетворением макиавеллизма и воплощением злого духа Бонапарта не называла[20]. Она сосредоточилась на той мысли, что для управления своей немаленькой армией, а затем государством-империей он создает пять полиций, следивших одна за другой. Его министр Фуше даже имел своих доносчиц среди жен маршалов. Сама г-жа де Сталь, которой удавались не столько романы, сколько философские эссе, преследовалась как «сочинительница пасквилей». Обошлись с ней (она это признает) довольно мягко: в эпоху заговоров, когда возможны были тайные убийства и смерти от несчастного случая, ее не посадили в Бастилию, не гильотинировали это осталось в прошлом, а лишь выслали из страны. Общеизвестно, что наполеоновская полиция пролила очень мало крови, особенно по сравнению с якобинцами, но ей удалось раскрыть множество заговоров и выпадов против императора.
Публикуя в 1815 году свою книгу «О Германии», де Сталь привела в предисловии письмо, посланное ей от имени кабинета министров и генеральной полиции (3 октября 1810 года) и подписанное герцогом де Ровиго (впоследствии жившим в России дипломатом). Это письмо содержит упреки в том, что во всех своих публикациях писательница не находит достойного места для положительной оценки деятельности императора и без уважения относится к созданной им империи. Де Сталь предпочитает совсем другие исторические фигуры, восхищается другими народами, поэтому ей указывают пути, по которым она может выехать из Франции, и просят уведомить о том, который из них она выбрала. «Нечего сказать, запишет она в своих заметках, как изящно меня, мать троих детей, дочь отца, служившего Франции верой и правдой, выгоняют, и не находится ни единого человека, чтобы меня защитить»[21].
Весной 1802 года Наполеон запретил салон г-жи де Сталь. Ее разговоры, ее увлекательное устное творчество, ее талант, ее «гений мыслительного почина» привлекали строителя нового государства. Он слушал и читал все созданное писательницей, всегда находя у нее «беспорядок в мыслях и воображении», «безнравственность» и «безбожие». Ей буквально было предписано выехать из Парижа и не подъезжать к нему ближе чем на 100 лье. Лишиться Парижа значило лишиться аудитории, где каждое ее слово ловили на лету.