Коровники для заключенных, двухэтажная бетонная коробка для охраны, вышки с круглосуточным караулом. Только собак не хватает для полноты картины.
Хорошо, что собак нет, подумал я вслух, оглядывая в сотый раз лагерь сквозь оптику мощного бинокля.
С собаками надо уметь управляться, а тут охрана сброд какой-то из нацгвардейцев и добровольцев, прошипел мне в затылок Сникерс. Только надо их брать вечером, чтобы все пленные вернулись назад, а то не хватало еще нарваться на какого-то ретивого служаку.
Значит, давай сейчас разведаем подходы к аэродрому и добробату. А вечером наведаешься сюда и договоришься на утро с арендой десятка пленных. К вечеру пленных вернем и захватим лагерь. Ночью подготовим захват добробата и ранним утром его осуществим. Обстреляем аэродром и укатим отсюда на захваченной технике, предложил я.
Пойдет, согласился Сахаров.
Тогда дуй обратно к нашим и привези бойцов для разведки, а еще Рыжикова захвати.
Пока Сникерс ездил на своей «Ниве» за подмогой, мы с Метлой и его бойцами облазили на пузе окрестности лагеря вдоль и поперек. Примерно в десять утра к лагерным воротам подкатил китайский грузовичок с ящиками и бидонами, его пропустили внутрь, через час он укатил обратно, но теперь в кузове вместо груза сидели скованные общими кандалами четверо облаченных в лохмотья, заросших мужиков и двое облаченных в светлый камуфляж автоматчиков. Еще через час подкатила старенькая «Газель», которая забрала двоих заключенных и одного караульного. То ли из-за погоды, то ли из-за отсутствия заказчиков, но больше к лагерным воротам никто не подъезжал. Что-то, походу, бизнес у лагерного начальства не очень ладится? Так этим тварям и надо!
Когда вернулся Сникерс, мы разделились на две части: я с Метлой и его тройкой отправился к добробату, а Сникерс с Рыжиковым и еще парой бойцов остались осматривать лагерь, чтобы потом переместиться к аэродрому, маячившему своей наблюдательной вышкой в паре километров к западу.
Вновь повторюсь: хорошо, что здесь все рядом! Пара километров это отличная дистанция для уверенной работы из минометов и танковых пушек. Не надо будет никуда катить и лезть на минные заграждения как белые люди, отстреляемся издалека, раздолбаем вражеские вертолеты в ангарах и укатим вдаль!
После осмотра подступов к добробату, особенно уделив внимание их технопарку, меня посетила интересная мысль, которую при первой встрече я тут же и обсудил с Сахаровым.
Сникерс, а как думаешь, получится у добробатовцев выменять на бухло грузовик?
На бухло? задумался Сахаров. Конечно, получится. Хочешь их споить?
Ага. Кстати, надо точно узнать, сколько их там. По моим данным, не больше роты, остальные укатили в Киев на очередной Майдан.
Ну, тогда этим завтра и займемся, разживемся достаточным количеством самогона. Знаю я пару местечек, где можно на ящик гранат сменять пару сотен литров алкоголя.
Ну вот и отлично. Что ж, тогда сейчас всем отдыхать, а завтра нас ждут великие дела, подытожил я.
Глава 5
Запихнув в себя последний кусок обветрившейся кровяной колбасы, протянул руку, чтобы схватить жестяную кружку с кофе, но кружки на положенном месте не оказалось. Оглянулся. А, ну понятно: моя кружка уже была у Сникерса в руках, и он с довольной лыбой отхлебывал из нее. Понятно дело, при этом он харчил очередной шоколадный батончик «Сникерс». Собственно, за любовь к сладкому, а особенно к этим буржуйским батончикам, Сникерс и получил свою погремуху.
Кружку верни! строго приказал я.
Чего? не понял Сахаров. А, на, держи! Сникерс махом допил содержимое кружки и протянул ее мне. Псих, а ты уверен, что все выгорит? Уж больно как-то все по-заумному. Не по-нашему как-то. Че, нельзя просто всех покрошить в мелкий салат и не заморачиваться с этими постановками?
Нельзя, отмахнулся я, проверяя изменения разведобстановки, которые пришли мне на планшет. Мы здесь не просто так, а в соответствии с заранее утвержденным планом. Под нас где-то там, я кивнул в сторону востока, работают умные люди за компьютерами. Так что без всякой самодеятельности. Ясно?!
Крылов, я требую, чтобы вы предоставили мне канал связи с моим начальством! вновь забубнил старлей Рыжиков. Я не собираюсь участвовать в этой в этой
Старший лейтенанта вновь не смог сформулировать, в чем он не желает участвовать, его опять согнуло пополам, и он полез в кусты блевать. Слабоват оказался наш Рыжиков желудком. Даже странно: когда я расстрелял браконьеров в Золотом, он вроде от вида крови не блевал, а тут как будто «развязался», уже третий раз выворачивается наружу.
Это у него организм не принимает вражеский сухпай, с видом знатока из телевизионной передачи «Что? Где? Когда?» заявил Сникерс. Ничего, ща добробат захватим, у них на кухне поживимся салом и цибулей!
Нет, это он из-за того, что Палыч после допроса пленных стал сразу жрать кровяную колбасу, вот лейтенантика и вывернуло. Бывает, психология у него слабая, не привыкшая еще, с видом еще одного знатока из телевизора поддакнул Фомич.
А нечего было мне эту колбасу пихать, откуда я знал, что он у нас такой неженка. В конце концов, я же колбасу не из человечины ел, пожал я плечами.
Псих, а ты когда-нибудь ел человечину? заинтересовался Сникерс.
Дурак, что ли? Нет, конечно, отмахнулся я. Пашка, ты мне лучше скажи: они точно другой дорогой не поедут?
Нет, другой дороги здесь нет. Одна дорога! И по бездорожью тоже не поедут, потому что в этих солончаках можно так на пузо сесть, что даже танком не вытащить.
И все-таки!.. отблевавшись, Рыжиков вновь затянул свою шарманку.
Летеха уймись! шепотом цыкнул я на него. В последний раз тебе говорю: мне плевать на международные конвенции! Мне плевать на твои гневные взгляды и угрозы отдать под трибунал. Ясно?! У меня есть задача, и мы ее выполним! Если ты еще раз вякнешь про моральные ценности и принципы, то я тебе сломаю руку, и будешь ты у меня сидеть в землянке в ожидании полного освобождения Крыма. Понял?
Понял, через пару минут сокрушенно прошептал лейтенант. Жалко, что сам же вам и предложил этот зверский план.
Вот за светлую мысль тебе спасибо, тут уж действительно удружил. Молодец! Голова у тебя варит что надо, следует только уровень совестливости малость уменьшить, и будет из тебя матерый воин и диверсант!
Чтобы понять, что у нас тут за моральные терзания происходят со стороны старшего лейтенанта Рыжикова, надо вернуться на пару часов назад и рассказать все с самого начала.
После ночи, проведенной частью нашего отряда в разведке подступов к концентрационному лагерю и располаге добробата, утром мы приступили к активным действиям. Сахаров заявился под стены лагеря и, проведя там около часа, вышел в сопровождении десяти пленных и трех конвоиров. Все они были посажены в кузов грузовика и привезены в условленное место, где пленные были освобождены, а конвоирующие их бойцы украинской армии, наоборот, разоружены и связаны.
Пленных быстро допросили, причем допрос я проводил в присутствии нескольких десятков бойцов нашего отряда. После двадцатиминутного допроса один из вражин обосрался от страха, причем не фигурально, а вполне реально.
Вот в этот самый момент лейтенант Рыжиков и затянул свою шарманку о зверствах, недопустимости проведения пыток над солдатами вражеской армии, захваченными в плен, и о соблюдении каких-то там международных конвенций. Я поначалу было подумал, что Рыжиков втянулся в «игру» и пытается разыграть схему «плохой и хороший следователь». Старлей даже предложил вполне неплохой вариант захвата концлагеря, но потом я понял, что Рыжиков и вправду переживает о каких-то только ему понятных нормах морали и нравственности.