Дня за два до отъезда группы из Штатов, в номер без стука вошёл Мишель Тоти, принёс за собой одуревающий аромат изысканной французской парфюмерии. Большеглазый, с утончённым лицом девушки из высшего света, вне съёмочной площадки молодой продюсер выглядел как клубный пижон: в фирменном, тёмно-синем пиджачке, с изумрудным нашейным платочком и немнущихся светлых брючках. Вместо назидательной беседы и возмущения грубым и бескультурным русским за постоянные нарушения дисциплины, субординации и проч., проч. Мишель по-русски, молча, опрокинул в себя полстакана водки «Смирнофф» из запасов Храмцова, занюхал рукавом и прохрипел:
Сэ нюль! (Это бездарно! фр.) Кошмар! Мелко сняль! Очень и очень! Я так ему доверьял. Жё матандэ а мьё. (Я ожидал большего. фр.)
О! Сэтэ дроль! (Было смешно! фр.) Пробило?! Видеоматериал восстановили или позитив в Париже напечатали?! обрадовался опухший от пьянства Храмцов, сбросил ноги на пол, приподнялся в рукопожатии сочувствия. Они вместе повторили «Смирнова», не чокаясь.
Мишель был задумчив, грустен, на удивление злиться долго не умел. Стоял, очарованный, созерцал в окно, с высоты двадцатого этажа грандиозные в своей примитивной красоте стеклянные столпы «билдингов» ослепительного Манхеттена.
Рьен дё парэй! (Ничего подобного! фр.) молвил он, подводя итоги своим невесёлым мыслям.
Храмцов понял реплику француза по-своему и напомнил:
В1626 году американы купили Манхэттен у коренных индейцев за двадцать четыре бакса.
Сэ дэсёван! (Я разочарован! фр.) вздыхал о своём Мишель. Почьему? Почьему так мелко он снималь?! Так близко льетали и так мелко всё сньял этот наглый итальяшка Витторио?! Всё видно в рамке: вертольёт, весь статуй. Льюдей нет, не видно. Одньи букашки. Мишель увидел на тумбочке очередную бумажную фигурку Храмцова горбоносого пингвина с большим мужским достоинством между лап, прыснул от смеха. Витторио и тебье покоя не дает?
И тебье! передразнил Храмцов. Как мужик итальяшка силён, нечего сказать. Всех баб в группе поимел. Меня он замотал своей упёртостью, примитивом и тупизной! Кривой и косой снимала! Прицелится в объект в перекрестие и ведёт, и ведёт! Снайпер упёртый! Как оператор полный импотент! Нюль! Где композиция? Где световое решение?! Детали?! Выразительные крупности?! Нет-нет-нет ничего! Полный нюль!
Ву зэгзажэрэ, (Вы преувеличиваете. фр.) печально усмехнулся Мишель. Он держьит всё в кадрье. Словно словно боится что-то потерьять
Крупного!.. супер-крупного плана он боится. Не чувствует его. Выразительного крупного плана! И деталей! Не чувствует. Ставить надо было длиннофокусник и снимать крупно, нагло, как американы в «Голубом громе». Храмцов выложил перед глазом рамку из пальцев, кадрировал пространство. Снимать надо было против факела статуи подлёт игрового вертолёта, потом захват заложницы, опять с движением вокруг статуи Э-э, дрын, голимая теория! спохватился Храмцов, отмахнулся в раздражении, ведь рассуждать «пост фактум» всегда легче. Я же делал раскадровки! На хрен никому не нужны оказались! И снимать надо было так же с вертолета, но в Париже у статуи Свободы с шикарным видом на Эйфелеву башню. А Николь украсть с моста. Круче бы получилось! И денег потратили бы в десять раз меньше! Уверяю!
Миронь, Мишель смягчал имя русского оператора мягким знаком, даже если обращался строго. Продюсер сурово взглянул на Храмцова, будто делая официальное заявление:
Дё-зэро (два-ноль, фр.) твоя польза!
Ага, держу карман шире! криво усмехнулся Храмцов. Сэнк-зэро (пять-ноль. фр.) не хочешь? Или сэт, нёф? (Семь, девять. фр.) Понятно, что в мою пользу. Но что толку?!
Храмцов работал с французами не первый год, язык так и не выучил, но понимал французскую речь и сам мог ответить некоторыми фразами-клише.
Са команс а бьен фэр! (Ну, это уж слишком! фр.) Не борзевай! возмутился Мишель. Зови лёгкую женщьину за долларз и поспьись молча. Кальм туа! (Успокойся! фр.)
Нон мэрси! (Нет, спасибо! фр.) Разве это женщины? печально вздохнул Храмцов. За деньги это ж резиновые куклы. Хочется живую.
Удивлён за тебья, продолжал Мишель, отвернулся к овальному зеркалу на стене, аккуратно поправил пальчиком локон ухоженных тёмных волос на виске. Ты такой злой, большой Миронь, как русский медведь и-и э-э и такой небольшой у тебья.
Кэс кё тю вё дир пар ля?! (Что ты этим хочешь сказать?! фр.) Ах, Мишаня! Был бы ты симпотной, такой же умной бабой, печально возразил Храмцов, даже не разозлился, мы б такую с тобой любовь закрутили! О-о-о! Так что ходи стороной, не примазывайся!
Фу! возмутился Мишель. Я женщин люблю!
Люби. И меня бурное бабье лето ждёт. На Родине. Пока, не видишь, грущу. Сороковник разменял. Нан парлен плю. (Не будем об этом больше. фр.)
Про «бурное, бабье лето» Храмцов будто напророчил. В этом он еще не раз убедится.
Француз обиделся, что русский неправильно понял его дружеское расположение, и вышел из номера. Намеренно, с ребячьей усмешкой перевернул в коридоре картонку на дверной ручке зелёной стороной, где было написано по-английски: «Прошу убрать номер».
Отходной маневр
Съёмочная группа вернулась самолётом к средиземному морю на остров Кипр, к месту базирования всей киноэкспедиции. На следующий день, на общем собрании в холле пятизвёздочного отеля, главный оператор Витторио Сколетти, изящно опираясь на антикварную тросточку с бронзовым набалдашником в виде гривастого льва, поставил ультиматум.
Ор рашан ор ми! (Или русский, или я! плохой англ.) заявил он и повторился в многословных вариациях, по-итальянски, с красивыми нервными жестами рук, по-французски, сухо и невыразительно, и по-русски, грязно и ругательно. Он был великолепен в напускном гневе этот макаронник: чёрные густые волосы зализаны на затылок, нос орлиный, глаза сверкали как мокрые сливы. Жилист, мускулист, напряжён как единая мышца. В таких бурлящих красавцев, несмотря на малый рост, безумно влюбляются женщины. Отдаются безоглядно в страстном порыве чувств. Никогда не жалеют об этом, даже просыпаясь на утро в одиночестве.
Все промолчали, и русские, и французские члены съёмочной группы. Всем хотелось после обеда отдохнуть, к вечеру искупаться в тёплых, лазоревых волнах Средиземья, позагорать.
На худенькую брюнеточку Николь энергичный итальянец вновь произвёл сильное впечатление, судя по искромётным взглядам в сторону живчика, она задумала ему отдаться этим же вечером. Николь без дублёрши выполнила трюк в эпизоде «Похищения». Смелая девушка, болталась в воздухе кверху задницей на подвеске и заслужила уважение всей группы. Лишь молчаливым, угрюмым каскадёрам было известно, как облевала Манхеттен с километровой высоты главная героиня фильма. Истинные джентльмены, итальянцы помалкивали, жали железо в тренажёрном зале отеля.
Генеральный продюсер с французской стороны, отчим главной актрисы, неотразимый Жак Лабродо, неуёмный ловелас шестидесяти с лишним лет, всё собрание сдержанно кивал головой в благородной проседи волос, искоса обсматривал подходящих к стойке «ресепшена» дам в откровенных пляжных одеждах, намечая на вечер очередную жертву. Свои доступные киношные девы-зануды порядком надоели.
Витя Брагин, «мичман Бражкин», единственный сочувствующий, скромно потупил глаза, словно юная девица, которую неожиданно посватали раньше старшей сестры. К ассистенту, в случае увольнения второго оператора, отходили все храмцовские обязанности.
Мирон Храмцов был и на этом собрание вял и безразличен к демонстрации амбиций недружелюбных иноземцев. Телесный и душевный жирок бывшего боксёра мешал так же, как итальянскому Витторио, замечательно и энергично отстаивать собственное мнение, красуясь статью бегемота перед женщинами съёмочной группы. Француженки, от костюмера и гримёра до помощницы режиссёра были все, как на подбор, для постели, стройные, грудастые и загорелые. Других не держали. Исключая худобу Николь, посягательства на которую были невозможны из-за родственных отношений с самим генпродюсером Лабродо.