Не успев додумать, что бы это значило, я уже приподняла руку в приветственном жесте, и теперь уже ни он, ни я не можем притвориться, что не заметили друг друга.
Эй, Цюань, говорит он, приближаясь к столу. Джеймс пытается изобразить жизнерадостность, но в его тоне чувствуется фальшь. Привет, Вайнона. Заметив луковые колечки, он берет одно себе. О, клево, обожаю их.
Ну что?.. Я отдаю ему весь пакет. Как прошло голосование?
О. Он хрустит колечком. Нормально.
Легкое колебание в его голосе мгновенно превращает гущу со вкусом лука у меня в желудке в ледяной комок.
Джеймс, расскажи мне, что там было.
Ты и так скоро узнаешь. Его кожа, и без того призрачно-бледная, сейчас приобретает нездоровый цвет. Результаты я должен выслать уже сегодня.
Вайнона перестала притворяться, будто делает домашку по химии, и протянула руку через стол.
Да скажи ты ей!
Джеймс скребет асфальт носками высоких кед сначала правым, потом левым.
Ладно, говорит он наконец, потирая затылок. Блин, мне жаль, Элайза, но они выбрали Лена.
Я знала. Я знала, что так и случится. Я знала, но почему-то от этого не стало легче поверить его словам.
Они выбрали Лена?
Брови Джеймса подпрыгивают и сходятся вместе.
Ну да, они. Я голосовал за тебя.
Я смотрю на Вайнону, но она шокирована не меньше моего.
Они выбрали Лена? повторяю я уже громче.
Джеймс разворачивается, проверяя, слышал ли кто-то.
Да, но пока не говори никому, ладно?
Я таращусь на землю, на траву, примятую металлическими ножками стола для пикника. Я так долго хотела стать главным редактором нашей газеты, что эта мечта, по сути, стала одной из моих жизненных функций: ешь, спи, планируй, как будешь руководить «Горном». А теперь мечте конец. Полный каюк. И все из-за какого-то тупого спортсмена?
Но он даже не отвечает требованиям, со скрипом выдавливаю я. Совсем.
Я думала, что такой идиотизм не может случиться в «Горне». Именно поэтому я и пошла в редакцию. Поэтому корпела там день и ночь. По идее, «Горн» это организация, где важны способности и заслуги. Где важно зарекомендовать себя. Где важна долбаная добросовестность.
Не знаю. Плечи Джеймса так сильно поникли, что он даже не в силах ими пожать. Наверное, он произнес сильную речь.
Так вот, значит, к чему все сводится? Я всплескиваю руками и чуть не заезжаю Вайноне по лицу.
Типа того. То есть я не знаю.
Что значит, ты не знаешь? Ты же там был!
Я знаю. Знаю.
Так что же случилось?
У Джеймса страдальческий вид.
Выкладывай уже, требует Вайнона.
Она забирает у него луковые колечки и начинает трескать их без остановки, словно смотрит фильм и сейчас будет самое интересное.
Ну начинает Джеймс. Каждый слог дается ему с усилием, хотя обычно он за словом в карман не лезет. Наверное, некоторые проголосовали за Лена, потому что им показалось в общем, показалось, что он больше похож на лидера.
Чего?! выкрикиваем мы с Вайноной одновременно.
Что это вообще значит? добавляю я.
Джеймс теребит лямку рюкзака.
Наверное, не стоит
Я хочу знать.
И в этот момент он сдается. Я вижу это по осанке: он словно бы обмяк, оставив последние попытки подсластить пилюлю.
Люди считают, что ты как бы слишком суровая, Элайза. Жесткая, когда дело касается правок. В общем, наверное, слишком критикуешь.
Лицо мое начинает гореть. Одно дело подозревать, что люди говорят о тебе гадости, а другое знать это наверняка.
Просто у меня высокие стандарты. В горле странная сухость. Как и у тебя.
Я знаю, говорит Джеймс. Именно поэтому из тебя вышел обалденный журналист
Но ведь ты и сам суровый, перебиваю я. Ведь ты и сам критикуешь. И тем не менее тебя в прошлом году избрали без проблем.
Я знаю, но Слушай, Элайза, знаешь, иногда ты бываешь ну как бы холодной. И даже не стараешься это сгладить.
Не верится, что я такое слышу.
Вплоть до сегодняшней речи, из-за которой все резко поменяли мнение, совсем не старался у нас Лен. Я пинаю ножку стола для пикника, но он даже не шатается. Я все равно пинаю еще раз. Он сказал тебе хоть пару слов, кроме того, что было совершенно необходимо?
Ну, не знаю, люди, похоже, считают, что к нему проще подступиться. Ну типа, что он не лезет из кожи вон.
Так как же, меня не выбрали потому, что я не стараюсь, или потому, что я из кожи вон лезу? Одно из двух!
Джеймс устало выдыхает:
Ты знаешь, что я хочу сказать, Элайза.
Нет, говорю я. Нет, я понятия не имею, что ты хочешь сказать.
Слушай, если бы все зависело от меня, новым главредом стала бы ты. Однозначно. Он сдувается еще сильнее. К сожалению, я ничего не мог сделать. Я пытался их переубедить, но они не слушали. Они сказали, что ты слишком «поддерживаешь руководство».
Слишком «поддерживаю руководство»? тупо повторяю я.
Представляешь? Только из-за того, что мы с тобой дружим. Но с каких пор я считаюсь «руководством»? Такое мнение, похоже, сильно уязвило Джеймса.
Я Я не могу решить, что сказать. У меня слишком много мыслей, и все они едкие.
Джеймс перевешивает рюкзак на другое плечо.
В общем, мне пора идти, Элайза, но мне действительно жаль.
И хотя слова его звучат искренне, я чувствую, что проваливаюсь в обиду.
Как ты?
Он несмело кладет руку мне на плечо. С каменным лицом я выдавливаю:
Переживу.
Ладно, в общем, пиши, если что.
Джеймс приподнимает телефон, пятится прочь от меня, потом наконец машет рукой, отворачивается и уходит.
Когда он оказывается далеко, я вкручиваю каблук в траву и каждый раз проворачиваю все сильнее. Мне плевать, насколько глубокая яма останется в газоне.
Вайнона, говорю я после нескольких минут кипения на медленном огне, я думаю, что в редакции «Горна» так же полно сраной дискриминации по половому признаку, как и везде в мире.
Кивая, она надкусывает очередное луковое колечко и начинает сочувственно им хрустеть.
Думаю, ты права.
Когда Вайнона уходит забирать брата из Академии св. Агаты, я отправляюсь в редакцию, чтобы поговорить с мистером Пауэллом. Я точно не знаю, что собираюсь сказать, но, вероятно, что-то насчет «сраной дискриминации». Хотя, знаете, в каком-то смысле это помогает мне сделать вид, что я не тронулась умом.
Однако мистера Пауэлла в классе нет. Там вообще никого нет. Я вздыхаю, сбрасываю рюкзак на свою парту и подхожу к Стене редакторов. Я долго смотрю на портреты. Вот старый добрый Гарри в начале ряда, такой же, как и всегда, с большими очками, какие были в моде в восьмидесятых и сейчас опять стали популярны, и с прической на пробор, которая пока в моду не вошла. А в конце Джеймс: смотрит искоса, но одновременно улыбается, показывая передние зубы. Мне кажется, что на портрете он как вылитый, но сам он жалуется, что глаза у него не становятся настолько узкими, когда он улыбается (на самом деле он неправ).
А теперь следующим будет портрет Лена. Он решил вбросить свою кандидатуру меньше чем за сутки, и никто его не спрашивает, действительно ли он готов к этой должности. Сегодня он вдруг решил быть обаятельным и дружелюбным, и хоть бы кто усомнился, что ему не плевать на газету.
А в то же время я, оказывается, лезу из кожи вон.
Что больше всего бесит, так это представление, будто Лен «больше похож на лидера», чем я. У меня столько же недостатков, как у всех, может, даже больше. Но что говорит в мою пользу (и кажется весомым аргументом в пользу того, что из меня выйдет лидер), это тот факт, что я и так тяну на себе целый сраный отдел. И чем это Лен подходит на должность главреда больше, чем сама ведущий редактор?
И тем не менее. Наверное, что-то в нем есть. Я знаю, потому что его чары почти подействовали и на меня, хотя я сердито пыталась их сбросить. Было что-то в его манере говорить, в его баритоне, который создавал ощущение, будто Лен обнял тебя за плечи, посмотрел в глаза и сказал: «У меня все под контролем» даже при том, что ты знаешь: это не так. Его голос вызвал у меня доверие, несмотря на то что одновременно заставил сомневаться в самой себе. А что, если Лен действительно лучше? Почему он кажется лучше без всяких усилий?