После того, как граф понял, что ничего больше из Летты не вытянет, её отпустили на все четыре стороны. Наконец-то её мытарства закончились. Можно бы спрятаться от всех и отдохнуть, но спать совсем не хотелось, а есть да. Время-то уже обеденное. Опять же давала себе слово стать серьёзнее и от работы больше не отлынивать. Потому стоило отправиться на кухню.
***
Когда Олетта появилась на кухне, все на миг замерли. Первая очнулась судомойка Лурька девка немногими годами старше, но глупая до невозможности, что честно компенсировалось покладистостью и безотказностью. Во всём, хоть в работе, хоть в доступе к телу.
Лурька выронила решето со столовыми приборами и тоненько завизжала. Остановилась только после того, как главный повар наотмашь ударил её по щеке, но и, отлетев в угол, продолжала причитать:
Ульгим*, ульгим!
Лурька, ты чего, это же я, Летта, нужно было налаживать контакт среди своих. Я вернулась и готова работать, это она уже сказала Тощей Ингре, ловко прячущейся за спинами своих более тучных сотоварищей по кухне.
А чем докажешь, что ты не ульгим? подозрительно прищурилась кухарка.
Ну как же. Я живая, тёплая. Разговариваю с вами. Хотите, ущипните меня. Олетта склонилась к бачку и взяла оттуда чищеную морковку, чтобы продемонстрировать, что она и ест, как все люди. Ты что делаешь?! возмутилась она, когда поварёнок исполнил её просьбу и больно ущипнул за попу.
Сама же велела ущипнуть, нагло усмехнулся он.
Значит, правду горничные сказали, что ты вернулась, главный повар ловко разогнал мокрой тряпкой подчинённых по местам и упёр пухлые руки в бока. Вроде как даже и ночевала в их покоях. Сама госпожой стала? он зло прищурился.
Да какая из меня госпожа, гон Юнир, махнула рукой Летта. Я всё та же дочка Кривой Ташки.
Дочка Кривой Ташки, говоришь? Это хорошо, что не забыла своё место, побывав в господской постели. Ночью ко мне придёшь. Чего уши развесили? Работать! закричал шеф на примолкнувших подчинённых. И ты не стой, это он уже Летте приказал, бери лохань с помоями и тащи к свинарнику. Даром кормить здесь никого не буду.
Олетта кинулась исполнять приказание. Её признали свои. А что гон Юнир велел прийти к нему, так мало ли что он сказал.
Девочка честно отработала допоздна, стараясь не замечать гадких ухмылок, а то и ревнивых взглядов кухонных работников. Загружал её главный повар, как взрослую. К вечеру тряслись руки и заболела спина. Пока гон Юнир вальяжно отдавал последние распоряжения, Олетта тихо исчезла.
Это с каких же пор стали запирать бельевую? А ночевать ей теперь где? Не то, чтобы бельевая была единственным местом, где можно было провести ночь, но в комнатушке у матери обязательно кто-нибудь, да есть. Придётся пробираться на чердак, там валялась старая мебель, а ещё проходило несколько каминных труб, какая-нибудь из них, да обязательно была тёплой. Господа такие нежные, осень едва началась, а они уже разжигали камины. Но это и хорошо, от их щедрот и Летте тепла хватит. Одно плохо, её ещё новая одежда совсем испачкается в чердачной пыли. Нужно бы выпросить у гоны Риги что-нибудь из старья. Правда, у ключницы хватит наглости потребовать новую одёжу обратно. Отдавать такие красивые вещи совсем не хотелось.
***
Ты где была, почему не пришла, как я велел? это первое, что гон Юнир спросил с утра.
Так это, тэйн Феррес велел к нему ночами приходить, говорить такое про себя было стыдно, но ничего другого в голову не приходило.
Да? Чего он в тебе нашёл? Ещё больше проверить хочется, все три подбородка главного повара весело заколыхались. Отведём завтрак, отлучимся с тобой в кладовку ненадолго, деловито сообщил он и отвернулся к своим сковородкам. Пока господам и их гостям не подали завтрак, отвлекаться было некогда.
И почему все мужики такие гады? Вон же сколько баб в его распоряжении. Хоть кухонные, хоть даже и горничные. Главный повар большой человек, во всех смыслах большой. Только всё наладилось. Фу, мерзость какая. И куда теперь податься? В прачки? Насмотрелась Летта на жизнь прачек, там ещё и кормят не так привольно. Где бы найти такую работу, где одни женщины. Пусть и сварливые, но чтобы без мужиков.
Вынеся очередную лохань с очистками, на кухню Летта больше не вернулась. Так хотелось стать правильной и послушной. Не получилось. А если не получилось, значит, все прежние обещания теряют силу, и можно пробраться в господский парк, и посидеть немного в дальней беседке. Вряд ли кто-нибудь из господ отправится туда по такой-то погоде. Моросящий холодный дождь как нельзя лучше соответствовал настроению.
Мысли, если и забредали в голову, были совсем не радостными. Летта давно дала слово, что не будет такой, как мать. И что? Может, и мать не сама такой стала, а её вынудили? И дорога у всех дворовых одна?
Надо же, как задумалась, даже шагов не заметила, чего с ней не было давным-давно.
Олетта, ты здесь? А я тебя искал, в проёме беседки стоял тэйн Феррес. Ты почему ушла?
Разговаривать с его младшей милостью совсем не хотелось. Почему ушла? Что тут странного, сходить с главным поваром до кладовой? Это чуть ли не их женская обязанность. И вообще, какое Ферресу дело, почему она ушла с кухни.
Ушла и ушла, не твоё дело! нарочито грубо ответила она и прикрыла глаза. Следующие слова, полные тоски и безнадёжности, вырвались непроизвольно: Как же вы все надоели. И зачем я только вышла из Долины.
Летта, никогда не говори так! Вышла потому что так решил Первопредок. Значит, нужна Ему твоя жизнь.
Ещё и ему, а то без него мало вас, озабоченных.
Говорить так с хозяйским сыном не стоило, но ведь наболело же. Сил, чтобы сдерживаться, совсем не осталось.
Озабоченных? Что ты говоришь? Тебя кто-то домогается? Кто? Феррес хмуро свёл брови.
Кто домогается? Да проще сказать, кто не домогается. Ведь дворовые девки только для одного и существуют, разве не так?! она подскочила на ноги и почти кричала. Я же дочь Кривой Ташки, а значит, сама такая.
Какая неудобная беседка. Вход надёжно перекрыт собеседником, а просветы меж опорами украшены ажурными решётками, густо затянутыми по-осеннему пламенеющими плетями дикого винограда. Не сбежать. Придётся крепче сжать зубы, чтобы не показать графскому сынку приближающихся слёз. Что-то последнее время она часто готова их разливать.
Но ты же совсем ещё малявка.
В другое время на это нужно бы и обидеться, но не возражать же, что она уже взрослая и вполне готова к взрослой жизни и взрослым отношениям. Летта к ним никогда не будет готова.
Некоторое время в беседке висело тягостное молчание. Летта безучастно смотрела в сторону, а Феррес на её руки, которые беспокойно сминали несуразный фартук, который так и не скинула, убегая с кухни.
Вот что. При монастыре жриц Первопредка есть школа для девочек-сирот. Хочешь туда?
А там мужики есть? Летта впервые за весь разговор взглянула на собеседника.
Наверное, нет. Я точно не знаю, может, привратник.
Хочу! Летта не стала слушать дальше. Я же и на кухне могу, и в прачечной, и убирать. Я всё могу!
Олетта, покачал головой Феррес, я предлагаю пойти туда воспитанницей.
Но я же уже большая, а в приюты берут совсем младенцев. Какая из меня воспитанница, скривилась она.
Насколько я знаю, живут там дети до первого совершеннолетия, то есть, до семнадцати лет. Обретшие духа-покровителя имеют право на достойную жизнь. Сёстры-настоятельницы обучат тебя грамоте и всему, что требуется хорошей жене.
Не хочу я быть ничьей женой, фыркнула Летта.
И хорошим манерам тоже научат, спокойно ответил на выпад Феррес. Ну так что, ты согласна?
А что ещё оставалось делать? Отправляться бродяжничать на зиму глядя совсем гиблое дело. Остаться в замке? Что-то не хочется. Приют, значит, приют. А весной можно и на свободу.