Не говоря худого слова, пристроился Митька за косым, который шел позади седовласого. Выждал удобного мгновения, да и запустил руку в карман полушубка. И даже, кажется, нащупал там что-то Вот только радость его была недолгой. Косой в лисьем малахае, видно, обладал нечеловеческой чуйкой и сразу ощутил в кармане постороннее присутствие. В тот же миг рука его нырнула в карман и так прижала Митькину лапку, что тот, не выдержав, тонко и высоко заверещал, перекрывая даже свист ветра.
Седоволосый в пальто обернулся на крик.
Что у тебя там, Ганцзалин? спросил он недовольно.
Жулик малолетний, отвечал Ганцзалин. В карман ко мне залез.
Господин в пальто иронически поглядело на Митьку. Стало видно, что у него, несмотря на седые волосы, брови совершенно черные. Митька встретился с пальто взглядом и отвел глаза.
Пустите, дяденька, сказал он почти шепотом. Я не со зла голодую.
Проголодался, значит, кивнул седоволосый. Ладно. Идем-ка с нами, поговорим.
Паника охватила Митьку. Куда они его в милицию? А, может, сразу в ОГПУ[4], как уголовный элемент и контрика к тому же? Он попробовал вырваться, но желтолицый Ганцзалин держал его железно, как будто в тиски слесарные зажал. Казалось, дернись посильнее с руки вся кожа сойдет.
Не бойся, успокоил его седоволосый. Тебя как зовут?
Димитрий, честно отвечал мальчишка.
А фамилия?
«Манда кобылья», едва не ляпнул Митька по хамской беспризорной привычке, но вовремя спохватился. А зачем господину в пальто его фамилия? С какой, так сказать, целью интересуется? С хреном, что ли, собирается он есть эту самую, фамилию?
Не хочешь не говори, пожал плечами собеседник. Меня можешь звать Нестор Васильевич. А это, как ты уже, вероятно, понял, мой друг и помощник Ганцзалин. Он китаец.
А отчество как? спросил Митька.
Считай, что Ганцзалин это сразу и имя, и фамилия, и отчество. У китайцев такой порядок.
А ваша как фамилия?
А зачем тебе моя фамилия? усмехнулся Нестор Васильевич. С хреном, что ли, собираешься ты ее есть?
Митька было насупился, поняв, что его поймали на его же собственную хитрость, но Нестор Васильевич улыбнулся: ладно-ладно, не обижайся, Загорский моя фамилия.
Митька, помявшись, назвал и свою фамилию Алсуфьев. Чего, в самом деле поди, не в ГПУ допрашивают. Услышав митькину фамилию, Загорский остановился и коротко, но очень внимательно оглядел и всю фигуру и, главное, лицо беспризорника, засыпаемое мелкой снежной крупой.
Что ж, сказал, ты, Димитрий, человек уже взрослый, у тебя и отчество должно быть.
И отчество Федорович Митька тоже назвал: не жалко. Но в этот раз лицо Загорского осталось неподвижным, он только на Ганцзалина своего бросил быстрый взгляд.
Зашли, наконец, в здание вокзала. Контролер из ТОГПУ[5] посмотрел на беспризорника с величайшим подозрением, но останавливать не решился: уж больно важные граждане его сопровождали.
Зашли в буфет. Нестор Васильевич накупил гору пирожков с мясом и капустой, а еще салату в небольших тарелочках и пожарских котлет с макаронами, взял Митьке чаю, себе с Ганцзалином кофею. А Митьке, сказал, кофе вреден, он еще маленький.
Митька с голодухи так навалился на пирожки за ушами затрещало. Первые пару минут глотал, почти не жуя. Загорский только посмеивался, глядя на него, Ганцзалин же хранил на лице совершенно каменное выражение.
Дошло до салата, а потом и до котлет. Наконец минут через двадцать усиленного жевания беспризорник утер рот салфеткой и отвалился от стола, совершенно осоловевший. Отложил вилку и Нестор Васильевич.
Ну, сказал серьезно, рассказывай, Димитрий Федорович, историю своей тяжелой и многотрудной жизни.
Митька нахмурился слегка: да что там рассказывать. Жизнь, точно, была тяжелая и многотрудная. Родился он в семье рабочего и прачки. Мать умерла от перенапряжения, отец пошел добровольцем на фронт воевать с Колчаком, да так и не вернулся. Из комнаты, которую они снимали, Митьку поперли, так вот он и на улице оказался.
Вот значит, как, задумчиво сказал Нестор Васильевич. Отец, получается, рабочий, а мать прачка?
Тон Загорского совсем не понравился Митьке, и ему захотелось сбежать. Однако он был приперт столом к стене и бежать ему было некуда, разве что по стене под потолок. Тем более, что и Нестор Васильевич смотрел на него таким пронзительным оком, как будто бабочку иглой пришпилил. Сбежать от этого ока казалось делом совершенно невозможным.
Выходит, ты из совсем простой семьи? продолжал допытываться новый знакомый.
Выходит так, несколько недовольно, как бы обиженный подозрением, отвечал беспризорник. Как есть пролетарский сын и круглая притом сирота.
А скажи-ка ты мне, пролетарский сын, где ты научился так ловко обходиться ножом и вилкой?
Митька замер поймали! Голубые глаза его вытаращились на Загорского и смотрели теперь с ужасом. Однако спустя мгновение его осенило.
А приемные родители научили, сказал он небрежно. Советские такие мещане вилочки у них, слоники фарфоровые, вся эта дребедень.
Складно звонит, заметил китаец.
Одаренный мальчик, согласился Загорский. С фантазией. Все беспризорники твоего возраста чумазые ходят, как черти, а ты нет. Привычка умываться каждый день тоже от приемных родителей тебе досталась?
Митька на это не нашелся, что сказать, и с негодованием уставился на соседнюю стену. Нестор Васильевич, однако, в покое его не оставил. Придвинулся к Митьке поближе. Негромко и очень доверительно заметил, что если Димитрий будет и дальше им врать, они ему помочь не смогут.
А если не буду сможете? не удержался, воткнул-таки шпильку мальчишка.
Очень может быть, серьезно отвечал Нестор Васильевич. Видишь ли, я потомственный дворянин. И потому сразу вижу в другом человеке дворянина, даже если человек этот совсем маленький, как ты, например. А то, что ты пытаешься выдать себя за пролетария это как раз понятно. Время сейчас такое: дворянами быть плохо, неуютно
Тут глаза у мальчишки сощурились, из голубых стали черными, и в них закипела ненависть.
Неуютно? прошипел он. У меня отца с матерью расстреляли за то, что они дворяне это, по-вашему, неуютно? У меня старший брат в лагере сидит, потому что он эксплуататорский элемент это тоже неуютно? Я один на свободе, потому что ребенок, но не сегодня-завтра околею на улице и это, по-вашему, тоже «неуютно» называется?!
Беспризорник все еще шипел и сверкал глазами, но Нестор Васильевич уже не глядел на него, смотрел куда-то вверх, в потолок, застыл, как изваяние, только крутил на пальце железное кольцо. Потом откинулся на стуле, перевел взгляд на помощника.
Как думаешь, Ганцзалин, сколько ему лет? спросил негромко, но так, чтобы Митька слышал.
На вид лет десять, так же негромко отвечал китаец, смерив мальчонку взглядом.
Загорский не согласился. Уличная жизнь нелегкая, дети тут недоедают, растут трудно. На его взгляд, Димитрию не меньше двенадцати. Однако чувствует и говорит он уже как взрослый. Когда дурака не валяет, конечно.
Да что вы от меня хотите? не выдержал, наконец, Митька. Что вы пристали к человеку?
Ничего не хотим, отвечал Загорский, просто видим, что человек в трудных обстоятельствах. Вот скажи, до чего надо было дойти дворянину, чтобы полезть публично в чужой карман?
Митька насупился и запыхтел: какого черта привязались, он еще ребенок!
Тогда скажи: до чего надо было дойти ребенку, чтобы публично полезть в чужой карман? неумолимо продолжал Нестор Васильевич.
Митька неожиданно заплакал, размазывая слезы по задубевшему от ветра и холода лицу. Плакал он горько и неостановимо, изливая в слезах весь страх свой, всю горечь и разочарование, которые скопились в нем за годы бродяжничества.