Речь идет об избирательной рациональности: слишком часто сегодня или в прошлом интерпретация групповых или индивидуальных систем принятия решений основывалась на функционалистской или неоклассической схеме. Максимизация заданных результатов и минимизация расходов, возможность приложения всех усилий для достижения цели, отсутствие инерции, игнорирование логики, согласно которой формулировались цели взаимодействия индивидов, и специфики контекстов, совпадение интересов и психологических механизмов представителей всех социальных групп, абсолютная доступность информации все эти упрощения действительности с неизбежностью механистически искажают отношения между индивидами и нормами, между принятием решения и действием. В рассказанной здесь истории применяются другие объяснительные категории: неоднозначность правил, необходимость сознательного принятия решений в условиях неопределенности, ограниченный объем информации, позволяющий тем не менее действовать, психологическая склонность упрощать механизмы причинности, которые считаются важными с точки зрения их влияния на поведение, и, наконец, осознанное использование нестыковок в системах правил и санкций. Избирательностью и ограниченностью рациональности объясняется индивидуальное поведение как результат компромисса между субъективно желаемыми и социально востребованными поступками, между свободой и принуждением. Несогласованность правил, двусмысленность языка, взаимное непонимание социальных групп или индивидов, немалая роль инерции, вызванной предпочтением, отдаваемым привычному ходу дел, и издержками, вытекающими из решений, принятых в условиях чрезмерной неопределенности, не препятствуют тому, чтобы считать это общество всесторонне активным и сознательным, а социальную систему результатом соотношения поступков и решений, принятых в рамках полноценной, но усеченной рациональности[4].
Итак, я выбрал заурядное местечко и ничем не примечательную историю. Сантена маленькое селение, Джован Баттиста Кьеза заклинатель бесов, в общем, малообразованный человек. Однако именно благодаря обыденности цепи событий в жизни группы лиц, событий, имеющих локальное значение, но зависимых от экономических и политических реалий, которые находились вне пределов досягаемости самих людей, мы можем выявить комплекс проблем, связанных с мотивацией и стратегией политического действия. Речь идет не о явном бунте, остром кризисе, закоренелой ереси, судьбоносном нововведении, а о политической реальности, социальных отношениях, экономических правилах, психологической атмосфере самого обыкновенного места, которые позволили мне, как я надеюсь, показать, сколь много случается важного в тот момент, когда кажется, будто ничего не происходит. Я имею в виду повседневные стратегии в одном из сегментов крестьянского мира в XVII в. Они связаны с общими проблемами и темами, а также позволяют поставить под сомнение ряд общеизвестных гипотез, возникших в силу более отстраненного и менее микроскопического взгляда на предмет исследования.
Пройденный мной путь позволил рассказать о событиях в локальном контексте. Я использовал материалы, содержащие обычные данные по массовой просопографии: приходские регистры, нотариальные акты, кадастровые записи и отдельные административные документы.
Церковная история была предметом, но одновременно и поводом для реконструкции социальной и культурной атмосферы местечка. Она обретает значение, связанное с конкретным функционированием общих законов в частных условиях и позволяющее выявлять константы и проводить сравнения. Смысл самих документов меняется, теряется их очевидность, становится понятно, что их непосредственное и буквальное истолкование извращает их функцию в информационной цепи, которую нельзя произвольно прерывать: соотнесение нотариальных актов с одной-единственной нуклеарной семьей умалчивает о комплементарных стратегиях родовых коалиций, не сосредоточенных в одном месте. Купля-продажа земли, воспринимаемая как выражение безличных рыночных отношений, скрывает правила взаимообмена, создающие предпосылки для сделок.
Эта совокупность контекстов, соотношение правил и поступков, социальных структур и их отображений в письменных источниках, дословных формул документов и документальных серий играют, как мы увидим, немаловажную роль в истории Джован Баттисты Кьезы.
Ход исследования оказался для меня важнее изложения фабулы событий: поставленные мной вопросы выходят за рамки обыденности тех происшествий, которые послужили канвой рассказа. Первая глава посвящена кульминационному пункту истории, охватывающей тридцать лет. Идейно бедная проповедь и внешне ничем не обоснованное воодушевление крестьян побуждают поставить сложные проблемы, связанные с когнитивной ориентацией, объяснением причинности, психологическими особенностями понимания святости, власти, социального, экономического и демографического кризиса.
Вторая и третья главы посвящены структурному описанию семейных стратегий и отношения к земле и к ее коммерциализации. Эти два важнейших аспекта иллюстрируют зависимость экономических реалий от социальной обстановки.
Впрочем, структуры не объясняют событий и поведения. В лучшем случае они описывают основные характеристики культуры, ценности, общие и вероятные оценки. Следовательно, необходимо было выйти за рамки статичного описания общества, в результате чего стала очевидна весомость социальных связей в хозяйственных операциях, значимость системы межличностных отношений как основы социальной динамики в большей степени, чем их конкретных проявлений.
Предмет четвертой главы составляют система господства и переживание общего кризиса феодальных отношений внутри абсолютистского государства и его новых институтов. Документы возвращают нас на пятидесятилетие назад: власть и властные механизмы социальной интеграции показаны через события жизни и деятельности Джулио Чезаре Кьезы, судьи и нотариуса Сантены, отца Джован Баттисты. Хрупкая конструкция горизонтальных межсословных связей и вертикальных отношений между группами и клиентелами непрерывно разламывается и перестраивается в ходе конфликта юрисдикций, в котором сталкиваются запросы, стратегии, волеизъявления синьоров, монархии, городов, деревни, нотаблей и крестьян. Политическая легитимность местного посредника основана на неустойчивом равновесии непримиримых интересов, неясных перспектив, личного престижа.
Когда в пятой главе речь снова заходит о Джован Баттисте, события, предшествующие его проповеди и его судебному процессу, уже приобретают новое значение. Своими представлениями о власти, о переходе отцовского авторитета в некое нематериальное наследие он также обязан жизненным устоям деятельного и сведущего крестьянского сообщества. Побежденное городом Кьери, властями и архиепископом Турина, оно, в результате сложноустроенных вражды и соглашений между феодалами, тем не менее переживает длительный период независимого политического роста. Крестьянское сообщество оказалось в центре необычных событий, связанных со сверхъестественными силами как частью идеологической системы, образа действий и принятия решений. И снова соотношение веры и поступка неоднозначно: невзыскательная проповедь Кьезы имела успех не потому, что соответствовала незыблемой и устоявшейся системе определенных идей и ценностей, а потому, что предлагала данной группе крестьян в разгар военных действий возможность выстроить свое поведение вокруг двусмысленных поверий и неоднозначной фигуры проповедника[5]. Столкнувшись с проблемами, порожденными историческими трансформациями вер и идеологий, властных и политических отношений, я попытался показать неустойчивость индивидуальных предпочтений, институциональных устоев, социальных ценностей и иерархий. В общем, речь идет о политическом процессе, порождающем перемены, направление которых не всегда можно предугадать, поскольку оно зависит от контактов между активно действовавшими личностями.