Она довольна рослая для своих лет, продолжила Дхондутаи, держа меня за подбородок и с нежностью заглядывая мне в лицо.
Да, мы обе высокие. Надеюсь, ей передался также и талант к искусству, пошутила мама, как обычно переходя сразу к делу.
Она еще слишком юна. Давайте попробуем заниматься дважды в неделю. Как насчет вторника и четверга с пяти до шести? Она успеет отдохнуть после школы. Потом, в зависимости от ее успехов, уточним расписание.
Пока решалась моя судьба, я была заинтригована, увидев надувшую губы старую, почти лысую даму с собранными в крошечный пучок остатками седых волос, глазеющую на посетителей из угла комнаты. Это была мать Дхондутаи, Айи, высохшие остатки женщины с фотографии. Ей должно было быть не меньше восьмидесяти. Я улыбнулась ей и получила в ответ милую беззубую улыбку.
Когда мы выходили из комнаты, мои глаза вновь устремились к алтарю с мерцавшей лампочкой. Поймав мой взгляд, Дхондутаи засмеялась и поманила меня подойти поближе и посмотреть. Я села перед божествами, ощущая неловкость от того, что чувствовала стоящую позади себя Дхондутаи, нетерпеливо ожидавшую в дверях маму, смотрящую в пространство Айи и необычную комнату, которую мне предстояло часто посещать в будущем. Я повернулась, собираясь уходить, когда Дхондутаи шепнула мне кое-что на ухо. Это звучало как: «Ты будешь моей маленькой богиней моей Бхайрави».
Мои первые музыкальные воспоминания относятся ко времени до знакомства с Дхондутаи, к женщине по имени Сита-бехн, которая приходила к нам домой и обучала маму несложным рагам и мелодичным бхаджанам [6], когда я была еще совсем маленькой. Еще я помню человека, который приходил обучать отца играть на табла, пока проблемы бизнеса не захватили папу, изменив ритм его жизни.
И мать, и отец вращались в деловых кругах. Сыновей они воспитывали как продолжателей семейного дела, а дочери должны были найти себе мужей. Девочек обучали музыке и танцу, чтобы повысить их шансы на удачное замужество. Поэтому, когда Сита-бехн которая обучала музыке мою маму, порекомендовала ей музыкальную школу для меня, я незамедлительно была туда отправлена.
Я провела несколько мучительных месяцев в школе Сангит Видьялайя. Она располагалась в самом сердце Гамдеви, старейшего района Бомбея, населенного старожилами, которые испытывали любопытные двойственные чувства отчасти презрение, отчасти зависть по отношению к таким как мы. Мы были бомбейскими «темнокожими сахибами» [7], которым намного привычнее смотреть современную постановку Нила Саймона, чем читать шедевр литературы, написанный на местном языке. Я ходила в англиканскую общеобразовательную школу, где мы обучались говорить на британском королевском английском и ломаном хинди с неловким акцентом. Маратхи изучался как третий язык. Мы воспринимали его как грубый несуразный диалект, необходимый для общения с прислугой и задабривания местных полицейских, чтобы те не выписали штраф.
Преподавательский состав музыкальной школы в Гамдеви состоял из сестер Ранадэ, предприимчивого триумвирата, уже несколько десятилетий выпускавших «партиями» заурядных певцов, совершенно не способных вдохновить кого-либо своей музыкой. Каждая из сестер преподавала в отдельной комнате с балконом, выходившим на шумную улицу. Первая комната предназначалась для начинающих, обычно там занималась группа хихикающих девчонок, изучавших основы раг по серии учебников (состоявшей из частей I, II и III). Вторая комната была для тех, кому удалось перейти туда из первой. Третья, в которую я заходила редко, находилась в дальнем конце, там мисс Ранадэ, старшая из сестер, обучала избранную группу старших учениц.
В первый день я сидела в первой комнате в кругу девочек перед одной из сестер Ранадэ и ее поскрипывающей гармоникой. Она попросила нас назвать свои имена и любимую рагу. Две девочки были названы родителями в честь раг. Первая, с ямочками на щеках, в хлопковом платье в цветочек, застенчиво сказала на маратхи: «Меня зовут Багешри, и моя любимая рага Багешри». Все радостно засмеялись и зааплодировали. Затем мы познакомились с Пурви, к счастью ее любимой рагой была Малкаунс. Мы отвечали по кругу, и чем ближе подходила моя очередь, тем сильнее нарастало мое волнение, и я ощущала, как остатки завтрака бешено крутятся в желудке. Когда все взгляды выжидательно обратились ко мне, я забыла произнести свое имя и выпалила: «Рага Яман значит рага Бхайрави».
Я хотела сказать: «Рага Яман и рага Бхайрави», но моя поспешная попытка произнести это на маратхи превратилась в путаницу, вызвавшую всеобщий хохот. Даже учительница рассмеялась.
Никогда еще я не чувствовала себя так неловко! Я была чужой в этой традиционной маратхи-говорящей музыкальной вселенной. И я была несколько эксцентричным персонажем в своем псевдо-английском мире, где девушек больше интересовала длина юбочек для бадминтона, чем окруженные ореолом таинственности музыкальные аванпосты, запрятанные в злачных районах города.
Я ненавидела ходить в музыкальную школу и постоянно пыталась придумать разнообразные предлоги, чтобы пропустить занятия. Однако такие причины как «болит живот» или «много домашних заданий» были недостаточно весомы для моей мамы. Но однажды мне это удалось я умудрилась запереть себя в ванной изнутри, и пока вызывали слесаря, чтобы тот открыл дверь, время урока истекло. Я ненавидела мать за то, что она вытолкнула меня в этот неуютный и угнетающий мир. Помимо уроков музыки, меня регулярно таскали по утомительным концертам, на которых я обычно засыпала и просыпалась, когда певец начинал выводить быстрые арпеджированные пассажи, предвещавшие скорое окончание концерта.
Конечно, как и многие не горящие энтузиазмом ученики, я все же вынесла из тех занятий некоторые музыкальные знания. В музыкальной школе в Гамдеви я получила базовые сведения о рагах. Мы изучали строение и правила каждой конкретной раги, ее восходящий и нисходящий строй, а потом разбирали простую незамысловатую композицию. На усвоение одной раги выделялось ровно две недели, по прошествии которых мы сразу переходили к новой раге. Учебный курс беззастенчиво обходил музыкальные тонкости и основной целью преследовал лишь наработку репертуара. В конце обучения проходил экзамен и выдавался диплом. Это был курс «Индийская классическая музыка 101».
Постепенно мама начала понимать, что это место мне не подходит. Она хотела, чтобы я училась у преподавателя, который смог бы заниматься со мной индивидуально и научить основам вокального искусства, постепенно раскрывая звучание нот, прививая понимание глубины фраз и слов. Кто-то рассказал ей о Дхондутаи Кулкарни, недавно переехавшей в Бомбей. Дхондутаи принадлежала к Джайпур Гхаране потрясающе интеллектуальной школе музыки и была единственной ученицей легендарной певицы Кесарбаи Керкар.
Мама отправилась послушать Дхондутаи в Институт Бхулабхаи маленький уютный концертный зал, скрывающийся на втором этаже обращенного к морю здания. Дхондутаи начала выступление в деловой манере, четко в назначенное время, с раги Лалит-Гаури, состоящей из двух переплетающихся раг: Лалит и Гаури. Музыка ее была высочайше сложной, в ней было совершенство, но, как выразился один из критиков, «недостаточно боли». «Иногда мы слушаем музыку не для удовольствия, мы хотим пережить высокие чувства, пробуждающие душу». Возможно, маме понравилась полнозвучная и открытая манера пения Дхондутаи, и во время второй части концерта она решила, что хочет, чтобы я училась у нее.