Девушка засмеялась, свободно и заливисто, а затем легла на спину, поджав ноги.
Постучи! хихикнула она.
Я сел, и постучал по ладной коленке.
Войдите! пискнула Марина, и раздвинула ножки.
* * *
Возлюбленная ускакала в универ, а я еще долго валялся, отходя от чудес последних суток. Моя жизнь завязала хитроумную временную петлю, угодив мне полностью и через край.
Я медленно встал, глянул на измятые простыни, и засмеялся.
Мир оборотился ко мне своей прекрасной стороной с влюбленными так бывает.
Напевая, я обошел квартиру, ища отгадки, и нашел их в кабинете. Монитор компа чернел в спящем режиме, а моя рабочая тетрадь лежала, раскрытая на середине. Страница выдавала нервный, но красивый почерк, не чета моему:
«Здравствуй, Игнат.
Меня зовут Марлен. Марлен Осокин. Я из 1967 года. Спасибо тебе! Всегда мечтал попасть в будущее, увидеть, как потомки живут при коммунизме! Я не знаю, как это у тебя получилось Я вообще ничего не знаю, и не понимаю! Где ты? А я? Я тут навсегда или на время? Если ты читаешь мою записку, значит, второе верней.
Сначала я перепугался, ощутив себя сразу как бы в двух временах, но в драке разошелся, мало соображая, кто бьет, я или ты, или мы оба. И опять вернулся в свой мир. Расстроился страшно, хотя толком не понимал, что побывал в будущем. А потом опять! Вот сижу и думаю вернусь или не вернусь? На всякий случай: можешь оставлять записки в сейфе. Код: В141. У Алены свой ключ, она может прочесть, а так нельзя. И объясни, как пользоваться твоей микроЭВМ! Ладно?
Что происходит тайна. Хочется ее разгадать, но Потом! Сначала просто насмотреться, пожить хоть денек в XXI веке!
Марлен.
P.S. За Марину прости, на всякий случай. Я как-то ощутил, что она тебе нравится. Но говорить ничего не буду, вообще все слишком тонко, а пошлости не выношу».
Я медленно закрыл тетрадь. Улыбнулся будущему, улыбнулся прошлому. Я не ведал, что случится сегодня, и произойдет ли вообще что-нибудь? Может, полоса кудес миновала меня, и накатили обычные будни? Ну, и что? Марина обещала прийти сегодня вечером и остаться до утра понедельника
«Счастье, стой!» как восклицала Диана де Бельфлор.
Глава 2
Глава 3.
Вторник, 11 апреля. Утро
Приозерный, улица Горького
«Селезнев П.С.» оказался крепким мужиком в годах, и смотрел на меня с ироничным прищуром, как бы снисходя до моей срамной доли фотать для «брехунка». Осаживая рефлексии, я потискал ему руку, он торопливо кивнул, докуривая папиросину «Север», и встал со вкопанной скамейки. Дескать, давай, корреспондент, играйся в фотосессию! Мне, вон, по такому случаю, и спецовку новенькую выдали
Становиться куда? лениво вытолкнул Селезнев, щелчком отправляя окурок в урну.
Обойдемся, Петр Семенович, спокойно ответил я, следя за траекторией полета «бычка», позировать мне не надо. Сейчас же, вроде, вечерняя выпечка?
Ну да, насторожился водитель.
Так вы грузите хлеб, а на меня не обращайте внимания!
Селезнев недоуменно пожал плечами, и натянул черный берет не отличишь от Папанова в роли Лёлика.
А я расчехлил драгоценный «Киев-10». Камера стоила двести девяносто рэ, чуть ли не три моих зарплаты, и уж как она досталась редакции «Флажка», как ласково именовали «Знамя труда», не ясно.
Снимать я, в общем-то, умел. Хотя и был обделен тем тонким чутьем, что отличало истинных фотохудожников, но иногда получалось очень даже неплохо. За это надо сказать спасибо нашему соседу дяде Виле научил мелкого меня обращаться с «Зенитом-6».
«Не кривись, брюзжал он, все эти ваши электронные мыльницы полное дерьмо, лишь бы фотки-однодневки щелкать. «Джипеги» «пэдээфы» Да сотрутся они за годы, распадутся на пиксели, а вот нормальные, настоящие фотографии переживут века! Разве что пожелтеют чуток»
На работе я «щелкал» японским «Никоном», а для души доставал «Зенит». В нем скрывалось нечто изначальное, родственное виниловым дискам. Вот, вроде бы, цифровая запись качественней, но, когда раскручивается «винил», а игла касается звуковой дорожки Лично меня в этот момент потрясает подлинность грамзаписи она гораздо человечней бездушных компьютерных программ. Кажется, что исполнители только что напели вживую, для меня одного.
Как-то раз взял с собой великую поклонницу «цифры» завел ее в фотолабораторию, затеял рутинную магию с проявителем, фиксажем и прочим колдовством. Девчонка пищала от восторга, стоило изображению протаять на фотобумаге фигуры медленно проступали из ничего, обретая «и плоть, и страсть»
А иного в шестьдесят седьмом и нету!
Селезнев, как я и ожидал, преобразился, занятый привычной работой. Он ловко загружал буханками лотки, да относил их к «газону» с будкой, косо отмеченной надписью «ХЛЕБ».
Там я его и подловил поймал в движении. Петр Семенович как раз примеривался уложить лоток, а тут я. Оживленный, водила расплылся в улыбке так его пленка и запечатлела.
Заметку я настрочил вечером, а с утра отнес в редакцию, лично в руки Наташке, довольно миловидной машинистке, что печатала со скоростью пулемета.
«Знамя труда» устроилось на втором этаже новостройки, сложенной из силикатного кирпича его тут все называли «белым». А ниже священнодействовали печатники. Два в одном.
Темноватый коридор тянулся от лестничной площадки до бухгалтерии, а по сторонам хлопали двери в кабинетики и кабинеты. Самый просторный принадлежал главному редактору, Марлену же достался тесный отнорок бочком мимо шкафа к столу, который не влезал поперек. Зато стул рядом со щелкающей батареей тепло А свет из окна падает слева, как положено.
Сядешь и любуешься подлинником, что висит на стене. Пейзаж кисти местного живописца. «Вид на озеро в летний день».
Осокин! Зиночка бегло оглядела мою суверенную территорию. На планерку!
Есть! отозвался я с деланной бодростью.
«Только сел Ладно, пересядешь!»
Кабинет главреда напоминал скучный музей. Вдоль стены витрины с почетными грамотами, вымпелами и сувенирами, даже кубки в честь спортивных побед затесались. А посередине типовой длинный стол для заседаний. Перпендикуляром к нему примыкал громоздкий агрегат с полированной столешницей. За нею гордо восседал Иван Трофимыч лысина блестела ярче полировки и кивками привечал личный состав.
Завидев меня, он всплеснул розовыми ладонями:
Ну, Марлен, вы меня удивили!
Надеюсь, в хорошем смысле? отодвинув стул, я устроился, выкладывая блокнот и отточенный карандаш.
Вполне! заколыхался главред в беззвучном смехе. Очень, знаете, душевно получилось с этим передовиком Как бишь его Селезневым. И заголовок такой с юмором. «Везёт людям»!
Ответсек Ергина, напускавшая на себя строгость, вскинула выщипанные бровки.
Селезнев водитель хлебовозки, пояснил я.
Зиночка зависла, хлопая накрашенными ресницами, но вот до нее дошла тень смысла протаяла улыбка, и словно искорки завились в глазах.
Старейший член редколлегии, товарищ Быков, отвечавший за идеологию, повел пышными, прокуренными усами.
А мне больше понравился абзац о фронтовом прошлом этого передовика, сказал он весомо. Человек прошел всю войну, что само по себе достойная характеристика! Фотография будет?
Строго обязательно, Алексей Петрович! пообещал я.
Не знаю, как Марлену, а лично мне Быков несимпатичен. Вальяжный и прогибистый. Что спустят сверху, то и толкает в массы. При Хрущеве звал всех кукурузу сеять, да с неподдельным комсомольским задором, а досидит до Горбачева, станет перестройку славить.
Планерка, она же летучка, затянулась на добрых полчаса. Товарищ Коняхин долго и нудно обсуждал номер, выбирал картинку ко Дню космонавтики, и раздавал всем задания на ленинскую днюху. Мне достался репортаж о приеме в пионеры.
Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!»