Сводная сестра Петра Великого, Софья, может служить еще одним примером бунтарки, но уже в другом религиозном ключе. Вначале в качестве регентши при своих малолетних братьях (Иване и будущем царе Петре), а затем постепенно обретая все бо́льшую самостоятельность, Софья правила Россией с 1682 по 1689 год. Власть Софьи описывалась в женских терминах, что должно было демонстрировать ценность ее пребывания на престоле. Так, подчеркивание благочестия и аскетизма царицы опиралось на мифы и ритуалы, связанные с царским теремом. Распространение той власти, которой царицы издавна пользовались в качестве духовных помощниц, на светскую политическую сферу подкрепляло претензии Софьи на прямое правление [Tyh ret 2001: 139169]. В 1689 году войска Петра Великого свергли ее власть. Остаток жизни Софья провела в заточении в женском монастыре обычная участь слишком дерзких или неугодных женщин.
Насколько можно судить, немногие женщины отваживались бросать такой открытый вызов религиозным или политическим порядкам. Чаще они довольствовались отведенным им местом или по крайней мере делали вид, что довольствуются. Как бы ни превозносили добродетельных женщин, действовать им приходилось в рамках патриархального строя. Предводитель старообрядцев протопоп Аввакум, восхвалявший боярыню Морозову как одну из «мучениц Христовых», мог в то же время и сурово отчитать ее, когда она перечила ему: «Чем боло плакать, что нас не слушала, делала по своему хотению и привел боло диявол на совершенное падение Глупая, безумная, безобразная, выколи глазища те свои челноком, что и Мастридия» [курсив в оригинале] [Барсков 1912: 4243].
В письмах, сохранившихся с петровских времен, женщины отзываются о себе в самоуничижительном духе. Подписываются: «твоя недостойная сестра», «твоя недостойная дочь», или, как Морозова в письме к Аввакуму, «многогрешная и недостойная». Так они именуют себя даже тогда пожалуй, в особенности тогда, когда становятся царицами. Самоуничижительные обороты встречаются и в сохранившихся письмах первой жены Петра Великого Евдокии. Уже поднявшись на высшую, по общепринятому понятию, ступень, Евдокия писала мужу после их свадьбы в 1689 году: «Женишка твоя Дунька челом бьет»; и в другом письме: «Пожалуй, батюшка мой, не презри, свет, моего прошения: отпиши, батюшка мой, ко мне о здоровьи своем, чтоб мне, слыша о твоем здоровьи, радоваться» [Устрялов 1858]. Однако такое словесное самоуничижение не спасло Евдокию от той же участи, которая была уготована ее золовке Софье.
Петровская революция
Петр Великий перекроил российский патриархальный уклад. Его модернизационные реформы, направленные на укрепление бюрократии и институционализированных форм власти, неизбежно отражались и на той неформальной власти, которой женщины пользовались в своей обособленной сфере. Первоначально трансформация политической жизни по западноевропейскому образцу символизировалась новой одеждой и поддерживалась новыми манерами. Петр вынудил мужчин сбрить бороды и снять кафтаны, а женщин носить иноземное платье. Указ от 1701 года предписывал «ношение немецкого платья и обуви» мужчинам и женщинам всех разрядов служилого дворянства, а также крупнейшим купцам, военным чинам, жителям Москвы и других городов. Только духовенство и крестьяне были освобождены от этой обязанности [Бычков 1873]. Отныне женщины, не носившие платья, немецкие верхние и нижние юбки, шляпы и обувь по иностранному образцу, подвергались штрафам.
Стремясь придать своему двору западный вид, Петр проломил стены теремов, вынудив знатных женщин расстаться с привычным уединением и начать появляться в обществе, на приемах в европейском стиле. Затянутые в корсеты, в декольтированных платьях, позволявших видеть фигуру, они должны были танцевать западноевропейские танцы, демонстрировать приличествующие случаю навыки общения и беседовать с мужчинами по-французски. Это был, по выражению Линдси Хьюз, «женский вид служения государству, пусть не в полку или в канцелярии, а на балах и ассамблеях» [Hughes 1998: 201]. Указом об ассамблеях от 1718 года Петр попытался распространить такие развлечения за пределы двора, где они уже стали обычным явлением. Он даже предлагал отправлять дворянок за границу для изучения языков и светских манер. Однако на этот раз ожесточенное сопротивление родителей девиц заставило его отступить. Указ от 1722 года требовал от женщин знания основ грамоты: женщине запрещалось выходить замуж, если она не могла расписаться в документах [Glagoleva 2002: 130]. Судя по всему, этот запрет был оставлен без внимания.
Второй брак Петра олицетворял собой типичное для него сочетание деспотизма и приверженности стилю современного Запада. Недовольный своей первой женой Евдокией, в 1699 году он заточил ее в женский монастырь. В 1712 году Петр женился вторично на женщине незнатного происхождения, принявшей при православном крещении имя Екатерина. Она была его любовницей примерно с 17031704 годов и ко времени их свадьбы в 1712 году уже родила ему нескольких детей. Свадебное торжество прошло в духе новой эпохи: женщины в платьях с глубокими декольте, в изысканных французских париках сидели в одной комнате с мужчинами, одетыми во флотскую форму. Эта тщательным образом организованная свадьба стала своего рода публичным спектаклем: его участники разыгрывали новые манеры, словно на сцене, подавая тем самым пример публике [Hughes 1996: 40].
Второй брак Петра знаменовал также новое представление о личной жизни. Свою вторую жену Екатерину Петр любил страстно и глубоко и не скрывал своих чувств. Это в значительной мере расходилось с официальной моралью его времени, согласно которой целью брака было не эмоциональное удовлетворение или сексуальное наслаждение, а продолжение рода и стабильность социального уклада. Мужьям, безусловно, полагалось любить жен. Однако такая любовь означала не какую-то страстную личную привязанность, а лишь взаимное уважение и сотрудничество в рамках патриархального порядка. Половые сношения ради удовольствия считались грехом. Русское православие рассматривало сексуальность как проявление греховности человеческой натуры вследствие грехопадения. Выступая за целомудрие даже в браке, Церковь не поощряла супружеский секс без цели продолжения рода, а «Домострой», отражавший те же взгляды, призывал к регулярному воздержанию от половой близости. Таким образом, второй брак Петра представлял собой новый супружеский идеал [Kollman 2002: 1532]. Этот новый, более эмоциональный идеал нашел отражение в портретах Петра, Екатерины и их детей, изображаемых как по отдельности, так и всем семейством.
Рис. 1. Г. С. Мусикийский. Семейный портрет Петра I, 1720 год
Аналогичным образом Петр стремился изменить и интимную жизнь своих подданных. Он хотел покончить с московским обычаем, согласно которому браки заключались родителями или, если тех уже не было в живых, близкими родственниками жениха и невесты, обычно видевших друг друга впервые уже после свадебной церемонии. Закон от 1702 года требовал шестинедельного периода обручения перед свадьбой, чтобы молодожены могли встретиться и узнать друг друга. Если какую-то из сторон, включая не только родителей, но и самих нареченных, предстоящий брак не устраивал, она получала право отменить его[4].
Позже Петр усложнил расторжение брака. Церковь, считавшая, что безбрачие предпочтительнее супружеской жизни, разрешала супругам расторгать брак, чтобы перейти в монашество, если они имели на то разрешение второго супруга и выполнили свои обязательства перед детьми. Если второй супруг продолжал после этого мирскую жизнь, он или она имели право вступить в новый брак. Петр, как и многие другие высокопоставленные мужчины, сам злоупотребил этой традицией, чтобы избавиться от первой жены. Однако после 1721 года такой неформальный развод стал невозможен. Отныне для развода с целью уйти в монашество супругам необходимо было «представлять о том разводе Епископу своему обстоятельно», и лишь после этого епископ направлял прошение в Священный Синод для принятия решения. Развод стал формальной процедурой [Meehan-Waters 1982: 123]. Семейная реформа Петра должна была касаться всех без исключения. Указ от 1722 года прямо запрещал принудительные браки, в том числе браки «рабов», заключенные хозяевами, и обязывал жениха и невесту давать клятву, свидетельствующую о том, что они вступают в свой союз добровольно. Обязанность представителей высших сословий участвовать в светских увеселениях расширяла личные контакты и тем самым также подрывала монополию родителей на организацию браков своих детей.