Когда Морис ушел и мое сердце успокоилось, я поняла: если я хочу стать настоящим профессионалом, который действительно умеет решать проблемы своих пациентов, мне придется научиться контролировать собственные эмоции управлять своим вполне нормальным автоматическим отвращением к такому неадекватному поведению, продолжать работу как ни в чем не бывало.
Не обращать внимания на стеклянный глаз и продолжать есть.
Тот обед с Морисом был лишь одним из многих странных случаев за двадцать лет моей карьеры. Я встречалась с самыми опасными, беспокойными и беспокоящими преступниками в тюрьмах, больницах, судах, в полицейских участках, в обычных кварталах и в неблагополучных районах. Этот опыт навсегда изменил мой взгляд на мир.
Несмотря на то что моя профессия криминальный психолог, к криминалистике (науке о преступлениях и их профилактике) я почти не имею отношения. Я также не занимаюсь оперативно-разыскной работой. Заламывать преступникам руки и валить их на землю отличное занятие, но это не мое. И патологическая анатомия тоже (вскрывать трупы я не умею, хотя один серийный убийца как-то научил меня разделывать индейку).
Преступления совершаются людьми против людей. Судебная психология именно о них.
По большей части моя деятельность направлена на то, чтобы уменьшить количество повторных правонарушений среди тех, кто совершил преступление, а значит, сделать мир безопаснее. Пользуясь научными психологическими методами, я пытаюсь понять психические процессы, лежащие в основе совершенного преступления. Главная, я бы даже сказала, святая задача психолога состоит в том, чтобы помочь человеку изменить свое поведение и начать новую жизнь, став законопослушным гражданином. Однако чаще мне приходится давать другим советы о том, как безопаснее и адекватнее реагировать на экстремальное поведение, среди которых кого только нет от поджигателей до детоубийц. Моя экспертная оценка и показания свидетелей помогают судьям и присяжным, комиссиям по условно-досрочному освобождению, полиции и психиатрам принимать информированное решение. Решение, которое в корне изменит жизнь подсудимого и не только.
Моя роль неуклюже вписана в промежуток между системой уголовного правосудия и психиатрической помощи. Это две перегруженные, полные несовершенств системы, сосуществующие словно обрюзгшие старые супруги из книжки «Чарли и шоколадная фабрика» Роальда Даля. Если помните, они были вынуждены делить постель, поскольку ожирение и медлительность не позволяют им выбраться из нее.
Я предпочитаю называть людей, с которыми работаю, «клиентами». Это может звучать раздражающе политкорректно, как будто я не судебный психолог, а мастер ногтевого сервиса, но я использую этот термин как знак уважения для самых разных людей, с которыми я работаю. Не буду отрицать, что по большей части приходится заниматься мужчинами, но иногда встречаются и женщины. Я работаю как с преступниками, так и с жертвами. Зачастую выясняется, что один и тот же клиент побывал в обеих ролях.
Люди всегда были болезненно увлечены преступностью. И преступники от Джека-потрошителя[4] до спорно осужденного Стивена Эйвери[5] часто привлекают болезненный интерес публики, особенно если попирают священные ценности общества, совершая безумные в своей жестокости преступления и сексуальное насилие, трудно представимое для обычного человека. Те, кто играет не по правилам, вызывают любопытство и в то же время отвращение у законопослушных граждан. Поэтому не стоит удивляться, что новостные ленты пестрят рассказами о тех, кто преступил закон: сложно вообразить, что когда-то наш интерес к подобным сообщениям утихнет.
Вот только зачастую в новостях не рассказывают главного. Журналист поведает зрителю или читателю о совершенном злодеянии, о расследовании, о судебных слушаниях, о вынесенном вердикте и его исполнении. О том, что происходит потом, история нередко умалчивает, как будто преступник и последствия его действий растворились в тумане. Вот только с вынесением приговора жизнь осужденного, членов его семьи, жертв не заканчивается. Им всем придется научиться жить с этим. Психолог может вмешаться в происходящее на любом этапе, но, как правило, мы с коллегами приступаем к делу уже после того, как суд закончил свою работу, а интерес со стороны общественности и СМИ угас.
То, о чем рассказывает эта книга, не опишут в газетах. Здесь я привожу истории о ежедневном труде судебного психолога со всеми его разочарованиями, противоречиями и редкими жизнеутверждающими моментами.
Я решила поведать о конкретных делах и случаях по многим причинам; некоторые эпизоды покажутся вам душераздирающими, другие странными, третьи вызовут гнев. Но, так или иначе, все они оказали влияние на меня и на мою жизнь. Благодаря им я лучше стала разбираться в крайностях нашего общего человеческого состояния.
Простой таксист, с которым завязался разговор по душам, или судья, интересующийся моим профессиональным мнением, все задают один и тот же вопрос: что, черт возьми, не так с этими людьми? Формулировка, разумеется, может быть разной, но интересует всех по существу одно и то же. Что толкает человека на серьезное преступление? Ведь если понять, в чем «поломка», можно попытаться это исправить, не правда ли? Ну или изолировать преступника от греха подальше. Мне понадобилось немало времени пожалуй, даже слишком много, чтобы понять: мы задаем себе совершенно неправильный вопрос.
1. Дом с монстрами
Об уровне цивилизации народа можно судить, когда открываешь ворота его тюрем.
Федор Достоевский
Когда я говорю, что работаю судебным психологом, все удивляются и судорожно начинают придумывать способы, как бы повежливее сказать, что я не похожа на человека с таким родом занятий (большинство людей ассоциирует судебного психолога с Крекером[6], пресыщенного жизнью алкоголика, патологического игрока, настоящего «беспредельщика», сыгранного Робби Колтрейном в сериале 90-х годов). Мне часто говорят, что я слишком миниатюрная и хрупкая. И еще иногда делают неловкое движение, как бы обрисовывая мою фигуру. На самом деле они думают другое, но не решаются сказать об этом: я женщина.
На самом деле большинство известных мне судебных психологов представительницы прекрасного пола. Они составляют 73 % членов Британского психологического общества (профессиональной ассоциации практикующих психологов в Великобритании) и 80 % отделения судебных психологов этого общества[7][8]. Почему же так много Х-хромосом[9]? Не могу сказать за всех (а нас 2035!), но меня лично психология привлекает тем, что эта область знания дает возможность понять факты, модели и теории, объясняющие наш сложнейший мир. Если составить некое «руководство пользователя», жизнь будет безопаснее и стабильнее. Кроме того, психология бесконечно увлекательна, ведь таким образом мы погружаемся в чужой разум. В молодости меня это очень увлекало.
В реальности, надо сказать, меня больше всего увлекал студент-юрист, имя которого я запомню навсегда: Стивен П. Инглиш. Мое решение изучать юриспруденцию в рамках курса психологии в Шеффилдском университете было принято (как и все решения, принимаемые первокурсниками) под влиянием гормонов и дешевого сидра. Я выбрала такую специализацию исключительно для того, чтобы иметь возможность любоваться его красивой головой с задних парт студенческой аудитории, гадая, что же означает буква «П» в его имени. Превосходство? Привлекательность? Скорее всего.