Далекий берег угадывался лишь по оттенкам неба и опускавшегося к закату солнца. Трава хлестала по голым ногам путников, вызывая обжигающий зуд, ветер обвевал их спины сухим жаром. Восходящие токи воздуха мерцающей стеной окружили кольцевую гряду плоских холмов. Взобравшись на перевальную точку, молодые люди замерли. Неожиданная роща громадных секвой скрывала центр плоскогорья. Тридцать четыре широкие дорожки — по числу главных векторов Великого Кольца — разбегались из рощи к склонам окружающих холмов из коричневого базальта, отвесно срезанных и покрытых какими-то барельефами. Ученики не стали рассматривать их, устремляясь по белому камню главной дороги к роще. Только две круглые колонны черного гранита отмечали вход. Под протянутыми в огромной высоте ветвями секвой ослабло слепящее солнце и утих шелест ветра. Суровая мощь высоченных стволов заставила умерить шаги и понизить голоса, как будто ученики проникли в отдаленное от всего мира убежище тайны. Они переглядывались с волнением и любопытством, ожидая чего-то необыкновенного. Но когда они вышли на центральную поляну, под прежнюю неумолимую яркость неба, памятник звездолету «Темное Пламя» показался им слишком простым.
Модель корабля — полусферический купол из темно-зеленого металла — рассекалась грубой прямой расщелиной, точно разрубленная колоссальным мечом. Вокруг основания под кольцевым выступом располагались изваяния людей. Площадка — подножие памятника — состояла из туго скрученной спирали светлого, зеркально полированного металла, врезанного в черный матовый камень.
Число скульптур на каждом полукружии разруба оказалось неодинаковым: пять — с западной, восемь — с восточной. Ученики быстро разгадали несложную символику.
— Это смерть, разделившая погибших на планете Торманс и тех, кто вернулся на Землю, — тихо сказала Айода, слегка побледнев от охватившего ее чувства.
Учитель молча наклонил голову.
— А те, кто вернулись?
— Вернувшиеся жили недолго от сверхнапряжения пути и страшных испытаний.
В этот момент Ларк, приблизившийся к западному полукружию скульптур, поднял перед собой скрещенные ладони — жест призыва к молчанию. Остальные медленно подошли. Учитель остался позади, глядя на купол звездолета, вздымавшийся из длинной тени рощи и похожий на сверкающее темное зеркало. Рядом с разрубом, несколько отдаленная от других, стояла в спокойной подтянутой позе женщина с книгой в руках. Легкие складки ее костюма с короткой юбкой облегали ее тело. Только толстый сигнальный браслет астронавта выше локтя левой руки выдавал ее отношение к сверхдальней космической экспедиции. Она смотрела поверх книги, крупные пряди густых волос спадали на нахмуренный в усилии мысли лоб. Та же напряженная дума отражалась в скорбном изгибе полных губ и черточках вокруг глаз…
— Сама Фай Родис, командир экспедиции, — шепнула Пуна, первой подошедшая к статуям. В молчании памятника шаги по гладкому металлу казались вызывающе громкими, и ребята сбросили обувь.
Еще одна женщина стояла боком, выставив вперед левое плечо и погрузив руку в пышную гриву волос жестом не то отвращения, не то тревоги. Ее лицо, правильно-овальное, с явно монгольскими чертами, было обращено на зрителей. В раскосых глазах таилось сильнейшее нервное напряжение. Казалось, что Тивиса Хенако, биолог экспедиции, вот-вот крикнет: «Смотрите, как это плохо!»
И в противоположность тревоге биолога, рядом с ней, астрофизик звездолета Тор Лик свободно и спокойно облокотился на раму люка, а правую руку жестом успокоения и защиты положил на плечо Тивисы. Он стоял, беспечно скрестив ноги, и от всей его фигуры исходила не физическая, для этого он был слишком молод и тонок, а нервная сила. Отвернувшись от астрофизика и склонив крупную голову, первый астронавигатор Вир Норин простер правую руку перед грудью последнего из пятерки — инженера броневой защиты Гэн Атала.
Инженер высоко занес обе руки, держащие рукоять какого-то примитивного оружия. Его длинное лицо с узкими, близко посаженными глазами было грозно. Гэн Атал предстал перед памятью Земли как воин в усилии битвы с злобным врагом.
Статуи навсегда оставшихся на безмерно далекой планете и отдавших свои жизни неведомым людям Торманса резко освещались лучами заходящего солнца, пробивавшимися через вершины секвой. Скульптуры восьми вернувшихся оказались в сумеречной тени, точно подернутые покровом печали.