Живое и мертвое - Михаил Костин

1

Косые солнечные лучи пробивались сквозь грязное оконное стекло и устремлялись дальше вглубь дома.

Солнце наполняло комнату теплым светом. От разводов грязи на стекле по полу, столу и буфету разметались бесформенные тени.

Винни с тоской ковырял ложкой овсяную кашу. Конечно, можно было уйти в Академию не завтракая, но это расстроило бы маму.

Мать Винни всю жизнь варила по утру овсянку, которую страстно любил отец. И хотя уже минул год, как папы не стало, традиция тем не менее сохранилась. Винни, в отличие от батюшки, кашу люто ненавидел, но признаться в этом матери, нарушить сложившиеся годами устои, он не посмел бы. Нельзя сказать, что юноша к семнадцати годам был эталоном послушания, но мать расстраивать не любил. Особенно в последний год. Смерть отца наложила свой отпечаток, сделала Винни взрослее.

Винни снова нехотя ковырнул кашу. Звякнуло. С таким звуком в окошко попадает мелкий камешек. Живи он этажом выше — и закадычный друг Митрик был бы вынужден стучать в дверь, как это делают все нормальные люди. Но Винни жил на втором этаже, а Митрик ленился топать вверх по лесенке и попросту швырял в окошко всякую мелкую ерунду, чтобы привлечь к себе внимание. Делал он это с детства, и «камешки в окошко» тоже стали своеобразной традицией.

Винни подошел к окну, распахнул створку и высунулся на улицу. Теплый весенний ветерок пахнул в лицо, донося запахи огромного города и пекарни за углом, взъерошил волосы.

Митрик был на своем обычном месте. Стоял, прислонившись спиной к стене дома напротив. Светлые, цвета соломы, вихры непокорно торчали в разные стороны.

— Винька, — задорно крикнул Митрик. — Ты там уснул?

— Иду, — отозвался Винни, подумав о том, что свежая выпечка к завтраку из пекарни за углом была бы очень кстати.

Прикрыв окно, он вернулся за стол и с невероятной скоростью, не жуя, заглотил остатки овсянки. В прихожей обулся, подхватил сумку с тетрадками и книгами, крикнул дежурное «до свидания, мам!» и выскочил за дверь.

Лестница с корявыми стесанными ступеньками бросилась под ноги, норовя свалить и приложить по носу стеной, перилами или ступенькой. Винни привычно проскакал вниз, не замечая коварных сколов, о которые запросто можно было споткнуться, и выскочил на улицу. После мрачноватой лестницы солнце ослепило, заставило зажмуриться. Запах весны и пекарни ударил в нос оглушительной волной, и Винни замер на секунду, пытаясь осознать себя в этом мире.

— Ты чего, не проснулся? — подскочил к нему жизнерадостный Митрик. — Идем скорее! Первая лекция у декана. Опоздаем, он с нас шкуру спустит.

— Не спустит, — уверенно заявил Винни. — Успеем.

И он зашагал вперед с весьма и весьма приличной для его скромных габаритов скоростью. Митрик, хоть и был на голову выше приятеля, и ноги имел явно длиннее, а все же с трудом поспевал за другом. Нагнал уже за углом, где дух пекарни валил с ног и заставлял даже сытого пускать голодную слюну. Оставив манящий запах позади, Митрик и Винни закрутились в лабиринте улочек, запетляли, как могут только люди хорошо знающие путь и понимающие, где можно срезать, а где нужно обойти. А улицы знатного города Витано молодые люди знали, как свои пять пальцев. Здесь они родились и выросли, здесь родились и выросли их родители, бабушки, дедушки, дяди, тети и все остальные близкие и не очень родственники. Собственно говоря, они не знали ничего другого. Впрочем, ничего другого и не было. Ведь каждый, от младенца до беспробудного выпивохи в самом захудалом кабаке, знал: Витано — последний и единственный людской город в этом мире. Знал, что за высоченной каменной стеной его окружает ров с мутной водой, а по границе рва проходит магический рубеж, который защищает жителей от вторжения полчищ монстров. Правда, Винни не знал, по внешней или по внутренней границе. Никто не знал, разве что маги или члены Совета.

С другой стороны, вопрос о точном расположении магического барьера волновал разве что мальчишек. Те, что помладше, в своих спорах даже до драк доходили. Винни еще в школе несколько раз дрался из-за этого с Митриком. Тогда, в детстве, это казалось особенно принципиальным моментом. Теперь же данный вопрос вызывал вялый интерес, из чего Винни сделал вывод, что годам к тридцати-сорока расположение барьера и вовсе перестанет будоражить его мысли. Да и с чего тут будоражиться? Известно, что дальше жизни нет. Что за рвом живут только чудовища. Что маги, хвала им, честь и долгая лета, защищают город от этих самых чудовищ. Значит, жизнь продолжается. И думать надо о жизни, а не о том месте, где ее нет. А жизнь есть только в городе.