Пока капитан и два его помощника спускались в лодки, кто-то из команды порвал на себе рубашку и стал перевязывать раненого. Лицо убитого накрыли носовым платком, который тут же пропитался кровью. Шариф был так потрясен произошедшим, что не видел тех взглядов, которые бросал на него второй помощник капитана.
– Шурик, это ты? – неожиданно позвал кто-то по-русски из толпы моряков.
Шариф вздрогнул, как будто его ударило током. Почему-то ему не хотелось поднимать глаза на того, кто его позвал.
– Шурик! – позвали уже громче. – Шарифчик, не узнаешь?
Шариф медленно поднял глаза. Он сразу узнал коренастую фигуру боцмана Матвеича. Их глаза встретились.
– Значит, узнал, собачий сын, – тихо проговорил русский, не обращая внимания, как остальные моряки зашикали на него, – вырос, значит. И честное морское ремесло тебе наскучило? Разбоем решил заняться? Много ли скопил на чужой крови, сынок?
Шариф опустил глаза и хмуро пошел к трапу, по которому пираты уже спускались в свои катера. Хорошо, что никто не услышал и не понял того, что сейчас произошло, думал молодой человек.
Отцу было уже за шестьдесят. Шариф жил с ним вдвоем в рыбачьей деревушке и уже год помогал ему выходить в море. Мать умерла, когда мальчику едва исполнилось три года, и он помнил ее очень плохо. Однажды ночью шторм застал Шарифа с отцом в море. Они вполне успели бы добраться до берега до того, как стихия начнет вздымать огромные водяные валы и обрушивать их вниз с многометровой высоты, если бы их рыбацкая лодка не была такой старой. Отец правил к берегу и подмигивал четырнадцатилетнему сыну, чтобы тот не боялся надвигающейся непогоды. Но мачта неожиданно треснула, и полный ветра парус сорвал ее с суденышка. Шариф услыхал только вскрик отца, а потом все вокруг завертелось. Удар о борт – и волна накрыла мальчика с головой. Когда он вынырнул на поверхность, то увидел, что среди волн мелькнула днищем перевернутая лодка и кусок намокшего паруса.
Что-то ударило Шарифа под локоть. Рядом проплыла деревянная скамейка с их лодки, сделанная из двух коротких толстых досок. Мальчик ухватился за скамейку и стал звать отца, но из-за шума шторма он не слышал даже собственного голоса. Шариф заплакал от страха, оставшись один в этом бушующем море. Он очень боялся, и это помогло ему не утонуть. Он видел, как приближалась очередная огромная волна, готовая обрушиться на него, набирал полную грудь воздуха и крепче вцеплялся в скамейку. Он понимал, что самое страшное – это потерять свой спасительный кусок дерева. Оглушенный, наглотавшийся воды, он снова оказывался на поверхности. Его поднимало на волне и швыряло в черную бездну, а сверху надвигался очередной вал.
Шарифу казалось, что временами он теряет сознание, но доску из рук не выпускал. Когда Шариф окончательно пришел в себя, шторм почти совсем утих. Осмотревшись, мальчик понял, что его унесло далеко от берега. Где-то вдали у самого горизонта что-то темнело. Или туча, или вершина горы Эригабо. Может быть, это был вообще аравийский берег. Шариф держался затекшими посиневшими пальцами за доску и тихо плакал.
Он не знал, сколько он так проплавал, потому что потерял счет времени. Иногда Шарифу казалось, что он уже умер, что видит свое мертвое тело, качающееся на волнах, с высоты. Мальчик не испытал радости и облегчения даже тогда, когда крепкие мужские руки вытащили его из воды. Морякам стоило больших усилий разжать сведенные судорогой пальцы, чтобы вытащить из них обломок доски. Шариф был как в тумане, который становился то плотным как молоко – и тогда он слышал только шум волн, – то рассеивался, и он равнодушно смотрел на склонившиеся над ним лица незнакомых людей.
Только через несколько дней Шариф стал различать лица. Вот это широкое обветренное лицо с густыми прокуренными усами появлялось чаще других. Голос этого человека был добрым и ласковым, а его руки теплыми. Лишь спустя много месяцев, когда Шариф научился понимать русский язык, он узнал все подробности своего спасения. Вахтенный чудом заметил маленькое тело в воде. Когда мальчика подняли на борт и убедились, что других людей нигде не видно, судно опять легло на прежний курс. Капитан очень спешил и не мог позволить себе такую вольность, как докладывать береговым службам Сомали или Йемена о подобранном мальчишке. Опоздание грозило такими дикими штрафами судовладельцу, а мальчишка был так плох, что было принято решение двигаться дальше.