Ты уж побереги себя, сказал бес. Здоровье, его, знаешь, не купишь. Что нового в мире?
После обеда учителя математики собираются на кресте распять, сообщил Пан. Верно, к дождю.
Да как же, саркастически заметил бес. Когда на прошлой неделе начальника гаража распяли, тоже вопили, что к дождю. И когда в начале июня бухгалтершу Розу сожгли, тучки по небу походили и фиг вам ни капельки не пролилось. Засушливое какое лето в этом году.
Роза была хороша, вздохнул Пан. Жаль её. Дикий у нас всё-таки народ, суеверный.
Да уж, согласился бес. Не стремятся к культуре. Я тут почтовый ящик вскрыл, хотел газеты почитать, сплошная реклама стирального порошка.
Куда катимся? сказал Пан. Ладно, пойду сосну.
Бес уселся на землю рядом с крестом и закурил. Издалека донеслись крики. «Учителя вяжут, догадался бес. Сейчас изваляют в дерьме, нахлобучат на голову учебник и потащат на крест. Дичь, конечно».
Он посмотрел вверх. Саваоф развалился в небесном троне и лениво ковырялся трезубцем в зубах.
Чего тебе, бес? спросил бог.
Может, обойдёмся сегодня без кровопускания?
Может быть, ответил Саваоф. Сам знаешь, я не очень-то при делах.
Бес обмахнул хвостом пыль с копыт: «Как обычно. У нас как до дела дойдёт, вечно все не при делах. Земля сама по себе, что ли, вертится?»
Крики стали приближаться. Бес аккуратно потушил сигарету о землю.
«Пойду в нору, подумал он. Там переночую. Завтра зайду к Петру, камнями разживусь. Построю ограду вокруг креста, не бог весь что, конечно, но всё же дом».
Он превратился в ящерку и пытливыми глазками посмотрел на учителя, которого распяли на кресте.
Извини, негромко сказал бес. Я уж точно не при делах. Завтра тебя похороню. Когда шумиха уляжется. Может, и правда дождь пойдёт?..
Крылья ветра
Я играю на пиле. Фома стучит поварёшками по кастрюлям, Гефест звенит на молоточках, Адипа раздувает меха. Мардук обычно стоит на ушах и отбивает грязными пятками ритм. Павел, он у нас шибко умный, блаженно мяукает и иногда урчит животом. Всё время не в такт, зараза, но мы не привередливые, и так сойдёт. Самый хитрожопый из нас Индра, вообще ничего не делает, только сидит в сторонке в позе лотоса, улыбается пространно, но без него нас почему-то никуда не пускают.
Все вместе мы сводный оркестр имени принцессы Кибелы, дочери земли и огня.
Обычно нас зовут на похороны. Считается, что усопшие души под наш аккомпанемент лучше отчаливают в мир иной. Не знаю, души, они неразговорчивые, ни разу ничего не сказали. Нет, вру, однажды душа одного лютого француза развонялась и потребовала, чтобы мы сыграли «Марсельезу». Мардук встал на ноги и громко пёрнул. Стыдоба, чурка вавилонская, хорошо, что никто ничего не понял.
Время от времени в наш дружный коллектив пытаются добавить посторонних. Как-то пришёл певун, Геракл зовут, здоровый как слон. Как заголосил, у нас чуть перепонки не лопнули. Павел похлопал его по плечу и рекомендовал переквалифицироваться в грузчики. Может, и сменил профессию, мы его больше не видели.
По выходным послушать нас слетаются боги. Покачиваются на ветках, хлещут амброзию, умный вид делают. А мы отрываемся. Фома стучит, Адипа раздувает, Мардук на ушах скачет, Павел проповедь речитативом читает, даже Индра из нирваны выползает и головой покачивает. Гефест, как разойдётся, в пляс пускается, хоть и хромой. Ну, а я играю на пиле.
В месяц гекатомбеон занесло нас на свадьбу к багдадскому падишаху. Падишах парень наглый, вчера жену похоронил, сегодня на новой женится. Надрались мы конкретно, тем более что вокруг сплошные мусульмане, не пьют. Играем практически на автопилоте и тут с неба Эол свалился. Эол, он из конкурирующей фирмы, где всякие Бореи заправляют. Мы конкурентов недолюбливаем, и по экономическим соображениям, и вообще: мы всё-таки с музыкальной грамотой знакомы, а у этих сплошная стихия, оно, может, и неплохо, но не каждый же день.
Когда Адипа с Эолом зацепился, никто толком и не заметил. Адипа, если перепьёт, сам не свой становится, полжизни рыбу ловил, пока к нам не присоединился. Чёрт его знает, из-за чего у них свара вышла, но вещественное доказательство налицо: прилетел к нам Эол на крыльях, а уползал обратно порожняком, Адипа их обломал, из крыльев кораблик соорудил и по Евфрату запустил, Колумб долбанный.
Тут я на пиле играть прекратил и подумал: «Сейчас будет пиздец!»
И точно, часа не прошло, гром загремел, молнии сверкают, свадьба разбежалась кто куда, благодетельница наша принцесса Кибела занавески на небесном дворце задёрнула. Потемнело небо, просветлело, на ковре Зевс олимпиец сидит и посохом по медному кувшину колотит.
Какая, кричит, скотина моего сыночка обидела?
Индра, как обычно, хотел в нирвану нырнуть, но Гефест его за хобот прихватил: «Дыши ровно, падла. Один за всех, все за одного».
Вижу, говорит Зевс, что это ты, Адипа, ревизионизм проявляешь. Давно знаю, что порядок вещей тебе не по нутру. В камень тебя превращу, а, может, в соляной столб, как фишка ляжет. Стоять тебе истуканом до скончания веков.
Тут мы с Павлом перемигнулись, с Фомой и Мардуком обнялись, Гефест молоток побольше наперевес взял, и говорим дружно: «Ты это своё мракобесие античное прекращай, громовержец! Не те нынче времена. Драка честная была. Если человек бога победил, значит, так оно и надо».
Посмотрел Зевс на нас грустно и отвечает: «На счёт времен вы точно заметили, орлы недоделанные. Нет в вас больше полёта, одна дурь пьяная да песенки лукавые. Приговариваю вас жить вечно, чтобы другим неповадно было». И исчез в тумане, как тот ёжик из мультфильма.
Вот так мы и живём вечно; играем, иногда поём, бывает, пляшем, в целом весело, порой тоскливо. Когда совсем тоскливо, я достаю из футляра пилу и рассказываю ей притчу про Адипу, который сломал крылья ветру и обрёл бессмертие, но так и не понял зачем.
Переходное состояние
Впереди вечность, позади жизнь. Иван Артамонович несколько завис в этом переходном состоянии. Как давно, не знаю, когда я попал в чистилище, он уже считался старожилом.
Да вы не волнуйтесь, он протянул кружку тёплого чая. Не вы первый, не вы последний. Вот чайку попейте.
Да я и не волнуюсь, героически ответил я. Просто как-то неожиданно, шёл себе по дороге и тут бац такое.
Пить надо меньше, Иван Артамонович покосился на шкалик водки, торчавший из кармана моей куртки. Или наоборот больше. Бог, говорят, алкоголиков любит, извините за каламбур. Видок у вас, прямо скажем, неважнецкий. Под грузовик попали?
Под трактор, сказал я. Напротив дома ремонт дороги затеяли, и так, блин, не вовремя. Я вообще-то не очень пьющий, просто вчера на работе нажрались как свиньи по случаю пятницы, настроение у всех поганое, денег не платят ни хрена, водку купили самую дешёвую, утром голова разламывается, думаю, не надо терпеть, надо опохмелиться, всё равно выходные. Опохмелился
Да, нелепая смерть, согласился Иван Артамонович. Мои соболезнования, уважаемый. Вы водку-то допейте, больше вряд ли когда удастся.
А можно? спросил я.
Почему нет. У нас не тюрьма, порядки демократические.
Тогда за ваше здоровье, я опрокинул в себя шкалик. А курить можно?
Курите, разрешил Иван Артамонович. Я сам бросил в четырнадцатом году. И пить прекратил как раз в тот год, когда Николая Александровича на царство венчали.
Какого Николая Александровича? разговор начал казаться мне подозрительным.
Романова, запросто ответил Иван Артамонович. Он на царство в восемьсот девяносто четвертом году венчался, народу на Ходынском поле в Москве тьма-тьмущая собралась, людишки-то у нас всегда бестолковые были, давка началась, я в полицейском кордоне состоял, помню только, что упал и чья-то здоровенная лапа в сапоге прямо по моей голове прошлась.