А вот маме он нравится. И она зовёт его зайти ещё, и наставляет следить, чтобы дочка не простудилась, а то на улице холодно. Вдобавок нагружает пирожками. Марк слушает вполуха, смотрит на меня, а я смотрю в окно. За окном солнце усердно шьёт облака.
Мне скучно.
Через полчаса мы выходим вместе на улицу. Марк торопится взять меня за руку (это его привилегия касаться меня, и он очень часто её демонстрирует; слишком часто, на мой взгляд), бросает на плечо мою сумку и болтает, болтает, болтает. Его не волнует, что я не отвечаю и даже смотрю в другую сторону. Он самозабвенно рассказывает мне какие-то глупости, перемежающиеся восхищёнными заявлениями, что я очень красива сегодня я и вчера была красивой, и позавчера. И поза-поза Иногда мне хочется огрызнуться и сказать ему что-нибудь обидное. Но я не могу. Мне его жалко, и жалость сильнее злости.
Воздух горько пахнет туманом. Солнце прячется за белыми пока облаками, но всё равно ясно: дождю быть, и, скорее всего, после обеда. Но пока розово-золотые лучи расцвечивают каменные дома, отражаются в окнах, обливают светом садики камней. Громыхая колёсами по булыжной мостовой, мимо проносится пара деревянных повозок, на каждой из которых торчит двигательный кристалл. Он мерцает сине-зелёным, бросая на лица пассажиров гротескные тени. Я провожаю повозки завистливым взглядом: хотелось бы тоже иметь такую. И ведь мы с мамой можем себе это позволить. Но я не смогу управлять ею без магии, а заставлять маму каждый раз отвозить меня верх себялюбия. Это из области размышлений: я хочу летать, подарите мне крылья.
А фэйри в Гленне, говорят, умеют летать
Марк ловит мою руку я тянусь поправить чёлку и глупо улыбается. Как же грустно он ведь такой нормальный, когда не смотрит на меня и общается с другими. Но стоит мне оказаться рядом, будущий и наверняка блестящий ученик Военной Академии превращается в восхищённо воркующего голубя вместо сокола. Мне действительно его жаль.
Арин, что с твоей рукой?
Я удивлённо рассматриваю собственные пальцы. А Это я вчера отмывала краски с пола (которые сама же и опрокинула) и взяла в мамином кабинете не то средство. От мамы мне уже досталась порция причитаний. Сейчас ещё и от Марка достанется.
Арин, ты не должна делать это сама! Наймите служанку
Ага, или купите раба. Ха-ха. Кроме того, что это запредельно дорого, мама терпеть не может фэйри. «Чтобы потом ещё и на ритуальные услуги раскошеливаться?» Пленные фэйри действительно очень недолго живут в рабстве. И стоят бешеных денег. Впрочем, услуги служанки, конечно, дешевле. Вот только ни одна из «домашних леди» не смогла поладить с мамой. После трёх или четырёх скандалов они сбегают и даже не требуют оплаты. Поэтому домом занимаюсь я. Без всякой магии. И я не жалуюсь мне даже нравится. Хоть какая-то от меня польза, кроме смазливого личика и длинных волос. А руки? Ну и что.
Идёшь сегодня на танцы? интересуется Марк, по маминому указу нахлобучивая на меня свой плащ, как только поднимается ветер.
Я киваю. Да, конечно.
Я провожу, воодушевляется Марк.
Ну да. Естественно. Стоило ему узнать, что я занялась танцами и он стал водить меня на занятия, как ручную собачку.
Порой мне очень, очень хочется встречать побольше людей вроде его Софи. Таких, которые бы кричали на меня, обзывали и вели себя плохо. Ежедневое восхищение и настойчивая любовь усиливают ежедневную же скуку. Именно поэтому я никогда не скажу маме про боль в ногах. И про кошмары. Хоть какая-то нотка беды в постоянном благополучии. То ли дело было, когда я только пришла в новую школу. Меня не любили, меня за косу таскали, мама пару раз приходила общаться с директрисой. А потом всё прекратилось. И не из-за директрисы. Боюсь, что из-за меня. «Ты добрая, Арин», говорил заводила наших неслухов Дэйн, когда я выгородила его перед директрисой и помогла написать переходной экзамен на «отлично». «Ты добрая, Арин», сказала бывшая королева класса Эвелин, когда я дала ей моё лучшее платье на выпускной вечер, а сама просидела тогда дома, делая вид, что маюсь от простуды. «Ты добрая, добрая».
Списать домашнее пожалуйста. Подсказать на экзамене без проблем. Помочь отыскать любимого щенка и потратить на это весь выходной для еле-еле знакомой старшеклассницы. Да, конечно. Мне нравится помогать. Это почти как дарить подарки особенно неожиданные. Я чувствую себя полностью счастливой, когда это делаю. Чужое удивление окрыляет. Но потом все эти люди начинают любить меня и нет, я не против. Но мне жаль, что я не могу ответить им той же любовью.
Наверное, я просто плохой человек.
***
С третьего урока нас неожиданно отпускают. Марк ловит меня в коридоре: «Арин, давай я прогуляю, и мы пойдём, куда захочешь». За ним, пыхтя, переваливается алхимик, считающий Марка чем-то вроде светила науки будущего. Вклинивается между нами (точнее отпихивает меня) и начинает дотошно объяснять заглядывающему за его плечо Марку, что в его возрасте девушки могут и подождать. Хотя Алхимик следит за взглядом Марка, наталкивается на меня и расплывается в улыбке. Смотря какие девушки
Быстро бросаю Марку записку: обещаю ждать у школы, когда его уроки закончатся. Вместе пойдём гулять. А потом на танцы. Зачем я сама лезу в эту змеиную яму? Но Марк улыбается так облегчённо, что я перестаю думать о том, как стану зевать на свидании. Пусть. В конце концов, ему это зачем-то нужно.
Звенит колокол, и одноклассницы, подначивая и подшучивая, увлекают меня за собой. Все они считают себя моими подругами. Все наперебой приглашают пойти посмотреть, как старшеклассники занимаются ратоборством. Прихожу в ужас: недавно уже сходила посмотреть полкласса старшеклассников уехало к лекарям с травмами разной степени тяжести. На меня глазели. Поголовно. И яростно потом дрались победитель должен был выбрать даму сердца и выгулять её в ресторан. Отказываться нельзя я пошла на свидание с победителем, когда лекари разрешили ему выписаться домой. Через день бедняга снова попал в госпиталь: Марк встретил его в тёмном переулке.
Мне жаль обоих. И ещё одного будущего победителя мне тоже жаль и девчонок, которые не прочь пойти в ресторан, но бледнеют на моём фоне. Это несправедливо. И я ссылаюсь на то, что мама просила быть дома пораньше. Сбегаю.
Сижу какое-то время одна у кустов бузины неподалёку от школьных ворот (моё любимое место) и смотрю, как солнце просвечивает сквозь листву. Мне кажется, что красивее нет ничего. Мне хочется просто сидеть и смотреть, от этого на душе становится легко и спокойно. Мир замирает но ненадолго. Вздрагиваю, когда мимо проходит толпа мальчишек-старшеклассников, которые настойчиво зовут прогуляться в ближайшую столовую. Кто-то из них, особенно задиристый, тут же покупает в магазине напротив охапку роз и суёт мне. Принимаю букет, улыбаюсь. Задиристый ловит мой взгляд, улыбается в ответ. Ещё чуть-чуть и он начал бы светиться, но ему рассказывают про Марка. Я отворачиваюсь и, с трудом неся цветы перед собой живое воплощение духов сада иду прочь. Задиристый порывается уйти со мной, но его уводят товарищи. Хвала духам.
Отдаю цветы плачущей за воротами девочке-младшекласснице. Потом провожаю её домой, выслушиваю что-то про бросившего её одноклассника. Успокаиваю. Девочка тащит цветы, говорит, что скажет этому самому однокласснику, что у неё появился другой ухажёр. Я уверяю её, что лгать нехорошо. Она смеётся, потом замолкает и какое-то время спустя начинает что-то машинально напевать. Я подпеваю. Девочка на прощание, смешно распахнув глаза, говорит, что никогда не слышала такого красивого голоса. Я грустнею. Да, конечно. Она, наверное, тысячная, кто мне это говорит.