Товарищ командир! Вам помочь?!
Нет-нет! смутился Михаэль. Я сам! Не беспокойтесь!..
Но растревоженная нога разболелась и не слушалась. Наблюдавшая за Михаэлем женщина подбежала к нему:
Сейчас вытащим! Обопрись на меня! Не бойся! Крепче! Да что с тобой сегодня?! Каши не ел?! Обопрись, говорю!..
Через несколько минут они уже стояли на каких-то брошенных, чтобы прикрыть гиблое место, досках, и Михаэль удивлялся тому, что не заметил раньше этот своеобразный настил. Он все еще опирался на женщину. Боль понемногу успокаивалась.
Вы откуда, товарищ офицер? вернулась к официальному тону спасительница.
Только теперь Михаэль разглядел говорившую. Симпатичная, но старше его. Года двадцать три двадцать четыре, а то и больше. Немного курносая.
Чего разглядываете? Нравлюсь?
Женщина смотрела серьезно, но большие серые глаза смеялись. Глаза! Ну конечно! Точно такие же, как у Клавы! У Михаэля заныло сердце. Неужели у всех женщин этого города такие глаза?
Нравитесь, простодушно сказал Михаэль. Он не мог ответить иначе. Вообще-то я из госпиталя.
Да я поняла, улыбнулась незнакомка. В ногу ранило, что ль? Видела, как вы ее тянете. А сейчас куда?
Обратно на фронт.
На фронт?! Куда вам с такой ногой!
О том, что его направляют в Смерш переводчиком, Михаэль, разумеется, не сказал. Отделался общей фразой.
Фронт большой. Найдется что-нибудь подходящее.
А здесь что ищете? Заблудились? Вам же на станцию, наверное, надо
Я улицу Речников ищу.
Речников? Так это ж близко. А кто вам нужен? Может, я помогу.
Михаэль знал только имя мачехи. Название улицы он слышал от Клавы. И все. Правда, Клава говорила, что улица небольшая.
Я только имя знаю. И улицу, неуверенно произнес он.
А как зовут?
Катерина.
Катерина, задумчиво повторила женщина. На Речников Это не Рябинина ли вдова? Алексея Спиридоновича? Мастера с паровозоремонтного?
Рябинин! И фамилия Клавы-Рябинина!
Похоже. А дочь Клава была у него?
Ну да. На фронте сейчас. А другая, Лиза, в Горьком живет.
Все совпадает!
Да, это она, твердо сказал Михаэль. Спасибо вам огромное!
Ну что «спасибо»? А дом как найдете? Пойдем провожу. Я Надя. Надежда то есть. А тебя как? спросила Надя, снова переходя на «ты».
Михаил.
Хотя Надежда говорила, что до улицы Речников недалеко, путь к дому Катерины занял немало времени. Или Михаэлю показалось? Нога еще болела, идти было тяжело, и он с облегчением вздохнул, когда его спутница остановилась у довольно нового двухэтажного деревянного здания. По дороге Надя успела рассказать, что у нее трехлетняя дочь, сама она работает на швейной фабрике бригадиром смены, а муж
Его, как война началась, на третий день призвали. И только одно письмо. В военкомат ходила, а там «Сведениями, говорят, не располагаем». Пропал, стало быть, без вести. А это все равно что плен, все равно что клеймо предателя на нем, а значит, и на мне. Так клеймо и носила, пока в одно утро похоронка не пришла. Представляешь? Плачу, слезы текут, и сама не знаю отчего от горя или от облегчения. Клейма-то больше нет Вот он, дом Катерины, сообщила, остановившись, Надя. У тебя когда поезд?
Утром должен быть. Товарный до Новой Ладоги.
А до утра что станешь делать?
Не знаю. На станцию пойду.
Вот что, решительно сказала Надя, мне отлучиться надо, а ты с Катериной переговори, но отсюда не уходи. Понятно? На перекрестке дожидайся. Ко мне пойдем.
Неудобно как-то, смутился Михаэль. Ему и впрямь было неудобно.
Ну вот еще! Застеснялся! Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик? Пойдем, говорю! Поешь и выспишься нормально.
В доме было несколько квартир. Какая из них Катерины, Надя не сказала. Может, и не знала. Михаэль постучал наугад. Из-за двери послышался женский голос:
Ну чего тебе еще, баламут? Говорю же: нету Ленки. В деревню поехала.
Я ищу Екатерину, отозвался Михаэль.
Екатерину? Дверь приоткрылась, из-за нее выглянуло недовольное морщинистое женское лицо. Это какую Екатерину? Рябинину?
Да. Она здесь?
А где ей быть? У себя она. Приболела немного, а так все на заводе да на заводе с утра до вечера. На второй этаж поднимайся, милок, квартира четыре. Уж прости, что тебя обложила. Шляется тут один, по ранению демобилизованный. К внучке моей пристал, как репей колючий. Вот и отправила девку в деревню
Екатерина Рябинина оказалась постаревшей, осунувшейся, потерявшей былую привлекательность женщиной. На вид ей было лет пятьдесят, хотя Клава говорила, что мачехе нет и сорока. Михаэля впустила не сразу.
Кого там еще носит?
Я я запинаясь от волнения пробормотал Михаэль, я в госпитале лежал. Сейчас
Ну а я тут при чем? перебила из-за двери мачеха Клавы.
Я с Клавой Я Мы воевали вместе
Дверь открылась рывком.
С Клавдией?! Вместе?! Проходи
Михаэль прошел в комнату.
Присаживайтесь, перешла на «вы» Екатерина, увидав звездочку на погонах. С Клавочкой, значит, служили? Ну как там она? Писем-то нету. Почитай, как год уже. И сестре не пишет, и брату. Что с ней? с надрывом спросила мачеха. Ох, чует сердце беду. Чует
Михаэль замер. Он рассчитывал у Екатерины узнать о Клаве и с опозданием понял, что мачехе известно меньше, чем ему.
«Она ничего не знает, пронеслось в голове. Как ей сказать, что я потерял Клаву?»
Два письма только было. В последнем писала, что Михаила своего встретила, продолжала, делая видимое усилие, Екатерина. Постой-постой, опять перейдя на «ты» и внимательно вглядываясь в Михаэля, проговорила она, уж не ты ли это будешь? Душу-то не тяни! Рассказывай!
Михаэль чувствовал себя так, словно под ним был не стул, а горячая печь. Он вспотел, хотя в комнате было не жарко. Рассказывать? Но как? Где Клава? Если не погибла значит, в плену. А это почти одно и то же.
Он начал с самого начала со знакомства в поезде. Екатерина сидела не шелохнувшись. Слушала не перебивая, не задавая вопросов, с непроницаемым лицом.
Я ротой командовал, закончил рассказ Михаэль. До последних минут был в бою. А потом, когда стали из окружения выходить, кинулся Клаву искать, но, развел он руками, медсанбата уже не было. Так и не нашел
Михаэль понимал, что его голос звучит фальшиво. Только сейчас он осознал, что случилось на Волхове. А случилось то, что он бросил Клаву. Она ждала его, она ему верила Убедившись, что убитая девушка под деревом не Клава, он побежал догонять Игнатьева, а должен был остаться, искать и во что бы то ни стало найти. Живой или мертвой. После того как он увидел распростертую, неподвижную Машу, стало ясно, что остатки медсанбата где-то рядом. Михаэль почувствовал стыд и ужас от содеянного. Он предал свою любовь.
Но так думал не только Михаэль. Когда он закончил рассказ, повисло тягостное молчание, а потом заговорила Екатерина:
Вот, значит, как? Не нашел? Или не искал? Что глаза-то забегали? Стыд пробрал? А мне что с тобой делать? Ведь из-за тебя она в тех болотах осталась.
Вы не представляете, что там творилось, пытался оправдываться Михаэль. Это был ад. И я не мог
«Ложь, ложь! стучало в мозгу. Мог! Мог!»
То же самое почувствовала и мачеха Клавы.
Говоришь, не мог? Ладно! Что с тебя взять? Порода у вас другая. И что она в тебе таком нашла? От бандита в поезде спас? Говорила мне Клава, а я не верю. Придумала она, сочинила. Чтобы тебя героем выставить. Влюбилась, знать, без памяти А ты? Сбежал?! Ох ты, господи, несчастье-то какое! Уходи! Уходи! Сгинь с моих глаз!
Внезапно Екатерина замолчала, а минуту спустя наклонила голову и, закрыв руками лицо, заплакала. Михаэль сидел, не в силах пошевелиться. Мачеха, о которой Клава не любила говорить, к которой почему-то относилась хуже, чем та заслуживала, плакала беззвучно и горько, содрогаясь всем телом. Нужно было уходить, но Михаэль не мог пошевелить ногой. Сознание своей ничтожности приковало его к месту. Ничтожности, которую он лишь теперь в полной мере осмыслил. Какой же он негодяй! Считал себя безупречным, тосковал по Клаве, которую сам же покинул там, у Мясного Бора! Не нашел? Конечно! Потому что не искал, как надо! Любовь? Это Клава любила, а он? Испытывал такие же чувства или только ревновал к ней, как к своей собственности?