Тут был связанный с обороной режимный объект. В девяностые ликвидировали, потом ни то ни сё, потом вот медицина, объясняла врачиха.
На проходной, оказывается, и пропуск был уже заказан. В приёмном отделении она меня сдала другому врачу, та велела мною заняться женщине в синем халате. А эта отобрала у меня верхнюю одежду и обувь, видимо, чтобы не сбежал, дала больничные тапочки и сопроводила в терапевтическое отделение. Просторный лифт, потом длиннющие чисто вымытые пустые коридоры с дверьми справа и слева. Очень похоже на тюрьму для блатных. Завела в кабинет, где у меня прослушали грудь и спину, измерили давление, и ещё одна сопровождающая привела наконец в отдельную палату. Стол, стул и какая-то замысловатая кровать на шарнирах. На стене провода, кнопки, табличка: время приёма пищи, процедуры, подъём, отбой, номера телефонов дежурной.
Я хотел полежать на кровати, я же лёг на обследование. Собирался осмыслить перемену в жизни, но даже и не присел: пришла медсестра и повела к заведующей. Попросила отключить телефон. А он у меня, оказывается, и вообще сегодня не включался. На ходу сообщила, что из центра выходить нельзя, только по заявлению, которое подпишет лечащий врач и которое заверит завотделением.
А вскоре сама завотделением обрадовала ещё и тем, что это обследование не на неделю, а минимум десять дней. Да и то, сказала, это очень быстро для полного обследования. Очень много анализов, и разовых, и повторных, всё это скоро не бывает. И из пальца, и из вены, и сок желудочный, и, конечно, моча. И капельница, и таблетки утром и вечером, и всякие рентгены. Кардиограммы, энцефалограммы. УЗИ. И процедуры. И глотание маленькой телекамеры, тоже всё будет.
А выходить, значит, нельзя?
По специальному разрешению. Но у вас будет такой плотный график, что выходить будет просто некогда.
Я затосковал: уж хватило бы в моей жизни заборов, ограждений и оград, но куда тут денешься, архимандриту надо подчиняться.
Подписал, не читая, несколько многостраничных бумаг, вернулся в палату. Подошёл к окну. И такой мне вид открылся! Он меня необычайно восхитил и даже примирил с ролью временного жителя в запертом пространстве. Центр этот на юго-востоке столицы. Из окна палаты был вид на Московскую кольцевую автодорогу, МКАД, за ней Николо-Угрешский монастырь. В нём я, конечно, бывал. Но была видна ещё и церковь села Беседы, вот что впечатлило. Я её многократно замечал, когда проносился по этой кольцевой трассе. И справа налево, и слева направо. Невольно возникло сравнение с наброшенными на город овальными обручами-хулахупами. И Москва их крутит, вращаясь одновременно и туда и сюда. Она такая всех завертит. А может, и они её.
Но вот почему-то в церковь Рождества Христова в Беседах не получалось заехать: или торопился, или ещё что. Всегда жалел: село Беседы значительно для русской истории. Не только оттого, что тут располагались великокняжеские угодья, но, главное, тут происходил военный совет-беседа перед Куликовской битвой.
И я возмечтал побывать в Беседах. Казалось, село близко. Дойти до кольцевой автострады, перейти её, тут и церковь. Может, тут километра два. Да, надо жене позвонить, обещал же. Но когда было звонить? И только начал тыкать в кнопки мобильника, как в палату безо всякого стука вошла женщина в белом, в затемнённых очках и ни здравствуйте, ни прошу прощения сразу:
Отключите телефон, садитесь. Я ваш лечащий врач. Римма Оскаровна. Левую руку кверху ладонью на стол.
Стала измерять давление. Потом прослушивать.
А от чего меня лечить? спросил я. От старости же не лечат. У меня оба дедушки у врачей не бывали, а жизнь-то какая им досталась, и ничего, жили. До старости дрова пилили-кололи. Хочу на них походить.
Моя разговорчивость ей не понравилась. Так я понял. Или она немножко недослышивала. Также я сообразил, что они у меня все равно чего-то найдут. А дальше по кругу: примутся одно лечить, другое тоже захочет лечиться, и уже из этого круга не выскочить. Тут только начни.
Меня же только на обследование положили. Так-то я себя хорошо чувствую. Если что-то и есть, так возраст всё-таки. Я всё-таки надеялся, что она даст мне от ворот поворот, то есть получится, что не сам отсюда убегу. А убежать мне захотелось.
Зачем меня здесь держать? рассуждал я, тоскливо глядя на белые стены. Живу же. Не слепой, не глухой. А если что и есть, так это нормально. Надо же от чего-то умирать.
Врачиха, никак не реагируя на моё нытьё, присела к столу и стала заполнять бумажки, похожие на квитанции. Может, она меня и не слышала. Протянула несколько штук:
Это уже на сегодня. На завтра у дежурной медсестры. С утра не завтракать: анализ крови. Снова померила давление.
Нормальное? спросил я. Третий раз за два часа измеряете. Конечно, оно от переживаний прыгает.
А какое для вас нормальное? спросила она.
Не знаю, честно сказал я. Да зачем и знать? Прекрасно себя ощущаю! Может, ничего мне и не нужно? Поеду обратно?
Вы прибыли на обследование, холодно сказала она, а в этом обследовании многие десятки параметров кроме кровяного давления.
Хорошо, спасибо. Я взял бумажки.
Давайте познакомимся, сказала она.
Так мы же уже знакомы. Вы Римма Оскаровна.
С вашим организмом. Снимите рубашку.
Выслушивала она мои внутренности внимательно. Эти с детства знакомые «дышите не дышите».
Повернитесь спиной. Простучала лопатки и рёбра. Рёбра ломали?
Да. Восьмое и девятое слева. Потом три справа. Но всё зажило.
Она присела к столу. И стала допрашивать и записывать, будто сама вела протокол:
Рост?
Всегда было метр восемьдесят, но сейчас, чувствую, уменьшаюсь.
Вес? Она, наверное, была врач-робот.
Тоже по-разному. Но стараюсь за семьдесят три не заезжать.
Пьёте?
В тяжком прошлом. «Для пьянства вот какие поводы: крестины, свадьба, встречи, проводы, уха, защита, новый чин и просто пьянство без причин».
Даже не моргнула.
Бывает утомляемость?
Ну да, я ж не трактор. Трактор и то
Изжога?
Бывает. Но это у меня с армии. Там, знаете, чем изжогу лечил? Пеплом от сигареты. Я же, дураком был, ещё и курил.
Головокружение при перемене положения тела?
Так как не бывать? Бывает. Если согнуться да резко разогнуться. Но можно резко и не разгибаться.
Дискомфорт в левой стороне груди?
Поволнуюсь когда. С женой когда поссорюсь. Тут да, дискомфорт.
Боли в шейном отделе позвоночника?
Я напряг затылок и признался:
Это тоже есть. Но это, опять же, всё как у всех.
За всех не надо отвечать. Снижение памяти?
Да вроде пока помню. Где позавтракал, туда же обедать иду. Я надеялся, что врач понимает шутки. Конечно, уже не как молодой. Да и зачем много-то помнить? «Отче наш» выучил, и хватает.
Горечь во рту? Отрыжка?
Можно я рубашку надену? спросил я.
Можно не спрашивать. Икота?
Бывает. Но скажу: «Икота, икота, иди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого» то без всякого лекарства проходит.
Нет, врачиха а ведь молодая ещё была без эмоций.
Перенесённые заболевания, операции? Какие, когда, под каким наркозом? Общим, местным? Контакт с инфекционными больными?
Я перестал шутить, отвечал на вопросы. Сообщил о перенесённых пяти операциях под общим наркозом.
Но они были давно, хорошо прошли, всё прошло.
Ложитесь. Расстегните ремень. Спустите брюки. Она стала мять живот. Тут чувствуете? Тут? Тут?
Везде чувствую, доложил я. Но нигде не болит.
Сядьте. Покажите язык. Высуньте побольше. Уберите. Повернитесь вправо. Так. Теперь влево. Она и в уши поглядела, и глаза проверила, заставив меня поводить ими в разные стороны. Это так, прикид очно. Подробнее уже специалисты. Подержалась за пульс. Чего-то ещё пописала.
Нет, это была не женщина, это был робот. Её, наверное, делали в Японии по спецзаказу. Она встала:
Какие будут просьбы?