Вот они, бойцы. Лежат рядом, все как один закрывшие командира от смертельных осколков снаряда.
«Вы же умерли!» – хотел закричать Тромб, но в этот момент в железной стене нарисовалась дубовая дверь, в которую кто-то настойчиво стучал.
С трудом стряхнув захватившее его наваждение, боец вытолкнул себя из мира призраков и удивленно осмотрелся.
Видение растаяло: боевые друзья пропали.
«Сигнальная система не сработала, значит, стучит кто-то свой, – сообразил Тромб, пытаясь выглянуть за пределы переговорной комнаты. – Это может быть только Горев».
– Тромб, я знаю, что ты здесь! Открывай! – прокричал Юрий через дверь.
Будь боец человеком, непременно приписал бы минутное помутнение рассудка усталости и на том бы успокоился. Однако то, что для человека могло показаться странным, даже очень странным, для Тромба было просто невозможным. Ведь он хоть и разумная, но всё же программа – а у программ, как известно, бывают сбои и ошибки. Они подвержены разрушающему влиянию вирусов. Иногда возможна физическая порча носителей, на которых они располагаются. Всё это может случиться с программами – вот только видений у них не бывает никогда.
Дверь дрогнула и загудела, сотрясаясь от сильных ударов. Видимо, терпение администратора истощилось.
– Открывай, мальчишка! – заорал он.
Фигура двойника медленно растворялась. Мелькнула напоследок довольная улыбка, и чистый, без акцента и детских кривляний голос произнес:
– Я обдумаю всё, что ты сказал, воин.
Висевшая в воздухе белокурая голова добавила высокомерно:
– До тех пор, пока я не решу, что мне делать с людьми, будем соблюдать перемирие, брат!
Последние слова донеслись из пустоты: Вирусапиенс исчез.
Глава вторая
Пляски с бубном вокруг сети. Священники и хакеры
– Как исчез? Куда исчез? – вопивший седобородый старичок остановился посередине церковного зала. Успокоился, осмотрел присутствующую братию, вздыхая, быстро перекрестился.
Взгляд его, прыгающий по бородатым лицам, вдруг остановился на ухоженной физиономии. Длинные темные волосы с редкой сединой на висках, бросились в глаза своей ухоженностью. Владелец бородки клинышком, стоя в тени, опирался на отшлифованную людскими прикосновениями каменную колонну. Если бы в толпу одетых по-зимнему людей выпустить нагого, он наверняка был бы менее заметен, чем этот светского вида человек в толпе клириков и монахов. Сквозь пелену покорности, прикрывающую глаза, временами прорывалась бурлящая мирскими страстями душа. Страсти эти в настоящий момент разгуливали в районе полюса холода – точнее сказать, пика ненависти.
Глаза белобородого старца, пылающие огнем, пробили безразличный, без эмоций, взгляд толпы и уперлись в мирянина.
– Я к вам обращаюсь, Иван Васильевич, – отец Михаил выбивал неожиданно появившейся в руке тонкой палочкой четкий ритм. – Где сейчас может находиться Потёмкин? – батюшка быстро пересёк зал, вплотную приблизился к бывшему полковнику спецслужб Ковалю. – С тех пор, как вы присоединились к нам, прошло уже достаточно времени, – прошептал старик, держа теперь уже начальника службы безопасности храма за плечи. – Времени достаточно, а результатов никаких! Где мальчишки?
– Вы же знаете, что я делаю всё возможное, – пробормотал экс-полковник. – С тех пор, как эта сволочь лишила меня места в органах, я…
– Не ругайтесь при братии, сын мой! Мы же с вами знаем, кто вас уволил, – тщедушный батюшка слегка коснулся маленькой, сморщенной от старости ладошкой лба собеседника.
Тот замолчал, поддаваясь завораживающему действию гипнотического взгляда. Протестующий возглас стих, лед растаял, глаза затянулись тонкой пленкой безразличия и подобострастия. Иван Васильевич Коваль больше не выделялся в толпе бородатых монахов. Он был одним из многих, безликим пятном, частью общего дела, плотью единого организма.
– Никак не пойму, почему он периодически освобождается от влияния? – отец Михаил пожал узкими плечами.
Резко повернулся к внимающим монахам, пропел блеющим голосом:
– Смирение и послушание – вот чего требует от нас наша вера и Отец наш небесный. Так будем же смиренны и послушны!