Последние несколько дней при любой возможности включаю телевизор и смотрю практически одни и те же репортажи, переключаясь с канала на канал. И ничего не могу понять. Ужас… Раньше, чтобы разобраться в чём-то, смотрел Би-би-си и Си-эн-эн. Сейчас это не помогает, скорее наоборот. Как же мне обидно, и как много совершено непоправимого! Я называю такое шагами в безвозвратное (это мой собственный термин). Обмениваюсь короткими эсэмэсками с грузинскими друзьями. Они в полной растерянности и тоже мало что понимают, но нам уже ясно, что увидимся мы нескоро. Олимпиада как-то померкла, а я её так ждал. Ждал, как летнюю радость. Я не спортивный болельщик, но в Олимпиаде что-то и меня цепляет. А сейчас от военных репортажей отключаюсь совсем ненадолго.
Но всё же воздержусь от каких-либо соображений и комментариев по поводу того, что происходит. Страдаю – и жду хоть какой-то ясности, хоть каких-то внятных действий от тех, кто в этой ситуации может действовать.
Расскажу о своих впечатлениях более чем полуторагодовалой давности. Я тогда был в Тбилиси со спектаклем. И мне довелось наблюдать президента Саакашвили и даже перемолвиться с ним несколькими словами. Я как-то писал об этом, сейчас расскажу подробнее.
Был вечер, будний день. Мы сидели с моим другом в старом Тбилиси в маленьком «французском» кафе, беседовали. Народу немного, занято три-четыре столика из пятнадцати. Вдруг в кафе зашли несколько мужчин в тёмных костюмах, один из них переговорил с администратором, после чего они стали подходить к столикам и просить людей покинуть кафе. Кому-то даже предлагали оплатить счёт в качестве компенсации. Нас тоже попросили удалиться. Мой друг человек небезызвестный, и ему люди в тёмных костюмах сообщили, что сейчас в кафе придёт президент. Мы безропотно собрались уходить, но на выходе мой друг встретил своего знакомого, который оказался начальником охраны Саакашвили и любезно предложил нам остаться. Мы пошли допивать свой кофе. Вскоре появился Михаил Саакашвили с бывшим министром обороны (не помню его имя, он вроде теперь в Лондоне или Париже) и ещё каким-то министром. С ними были ещё две дамы, явно государственного уровня. Они уселись за столик, довольно громко говорили, смеялись. А потом, через начальника охраны, попросили нас подойти к их столику. Мы подошли… Мне было любопытно, и я шёл, стараясь быть весьма доброжелательным и вежливым. Я не мог не испытывать уважение к президенту страны, в которой живёт много моих друзей и которую я люблю.
Нас не пригласили сесть. Когда мы подошли, с нами не сразу поздоровались, потому что сидящие продолжали вести разговор между собой. Для нас с моим другом повисла нелепая и унизительная пауза. Саакашвили сидел, развалившись в кресле. Неожиданно он прервал разговор и поздоровался с моим другом. Сделал он это, не поменяв вальяжной позы, говорил по-грузински, но мой друг ответил ему по-русски. Мой друг представил меня, президент перевёл на меня взгляд и не меняя позы, почти без акцента сказал: «Здравствуйте, вам нравится Грузия?». Я ответил, что очень нравится. «Да, – сказал он, – хорошая страна. А я её президент». Было ясно, что он позу не поменяет и присесть не предложит. Тогда я сказал вежливо и почти смиренно: «А я писатель, который в России больше, чем писатель». Еще сказал, что рад знакомству и, извинившись, пошел допивать кофе… Я тогда впервые встретился в Тбилиси с грузином, в котором не было доброжелательности, не было элегантного лоска, что так свойственен тбилисским мужчинам. Было видно, что он дурно воспитан, очень самолюбив. Он оказался, на мой взгляд, несимпатичным человеком, с неприятным голосом, лишённым всякого обаяния. До сих пор недоумеваю, как он мог стать президентом страны с такой выдающейся культурой, где так много блистательных, образованных, талантливых людей.
Я поделился здесь своим личным впечатлением и не хотел бы ни с кем вступать по этому поводу в полемику. Я наблюдал Саакашвили в течение, может быть, минут сорока, а разговаривал с ним одну минуту, но у меня нет никаких иллюзий насчёт этого человека. Он для меня совершенно не соотносится с моим знанием и пониманием Грузии и грузин. Хотя я так же отлично знаю, что он по-прежнему весьма и весьма популярен в своей стране. Какая беда!
Сколько я слышал разговоров, мол, хороший парень, отличный мужик, взял и женился на стерве, превратился в подкаблучника, а раньше был о-го-го! Среди моих друзей тоже такие есть… Слушаю я эти разговоры и всегда знаю, что никто его из-под палки жениться на стерве не заставлял. Значит, есть в нем что-то такое, значит, именно это ему и было нужно…