Как объяснил его императорскому высочеству Путята, остров назвали Тигровым вовсе не потому, что там множество тигров, хотя, если верить рассказам местных жителей, в старые времена тигров здесь было больше, чем домашних кошек, и они буквально терроризировали добрых желтолицых пейзан: то курицу украдут, то бычка растерзают. Скорее всего, помпезное свое название остров получил оттого, что сама его форма напомнила кому-то тигриную голову. Нельзя исключать и того, что тигровыми, то есть ужасными и грозными, местным жителям казались здешние военные укрепления, которые, впрочем, в середине века легко разметали европейские военные орудия.
На горизонте появилась семиэтажная пагода верный признак китайской земли. Хранимые в пагодах реликвии вроде зуба Будды или священных сутр должны были, по мысли китайцев, защищать здешние земли от бед и напастей. Оставив за кормой пагоду, пароход двинулся дальше мимо крестьянских полей, на которых кое-где одиноко росли рощицы фруктовых деревьев.
Наконец вдали показалась городская стена глазам пассажиров явилась столица провинции Кантон, город Гуанчжоу. Город этот для простоты иностранцы часто зовут Кантоном как и всю провинцию.
Наследник созерцал город в полном молчании, и нельзя было понять, нравится ли ему Гуанчжоу или нет. А вот на князя Ухтомского здешняя столица произвела двойственное впечатление. Ни о какой архитектуре или просто разумной застройке речи тут не шло, низкие невзрачные дома кое-где перемежались башнями пагод. Некоторое разнообразие в общую унылую картину вносил лишь недостроенный католический собор.
Что здесь делают католики? князь вопросительно взглянул на Загорского, с большим интересом озиравшего окрестности.
То же, что и везде занимаются прозелитизмом[7], отвечал Нестор Васильевич. Обращать людей в христианскую веру здесь одновременно и легко, и сложно. Легко, потому что народ здесь веротерпимый и спокойно принимает чужую религию. Сложно потому что европейцам не доверяют ни власти, ни простой народ. Некоторые китайцы полагают церкви чем-то вроде привилегированных клубов, куда могут попасть только те, кто находится на короткой ноге с иностранцами.
Ухтомский предположил, что, вероятно, Гуанчжоу очень древний город.
Не особенно, отвечал Нестор Васильевич. Ему чуть больше двух тысяч лет, да и то по легенде. По китайским понятиям, возраст не самый почтенный.
А что говорят археологи? полюбопытствовал князь.
Коллежский советник отвечал, что археологи ничего не говорят по той простой причине, что археологии в Китае нет. Попытки иностранных ученых изучать материальную историю Поднебесной пресекаются здешним правительством, которое находит тысячу резонов, чтобы чужеземцы не копались в их священной земле не дай Будда, выкопают что-нибудь не то. Таким образом, археологию китайцам прекрасно заменяет мифология.
Между делом Загорский заметил, что Кантон относится к тем провинциям, которые особенно не любят чужеземцев. Например, принц Бонапарт, еще будучи французским подданным, так и не добился аудиенции у здешнего вице-короля. Такой же отказ получил и прославленный адмирал Гамильтон.
Почему же нас встречают с распростертыми объятиями? полюбопытствовал князь.
Нестор Васильевич отвечал, что на этот счет есть разные теории. Одна версия состоит в том, что мы такие же азиаты, как и сами китайцы.
А другая?
Другая объясняет русский феномен гораздо проще: с китайцами нам все удается просто потому, что мы лучшие.
Ухтомский засмеялся, потом внезапно приумолк и о чем-то задумался. Тут Загорский заметил, что у соседнего борта стоит Солдатов. Штабс-капитан стоял спокойно и никаких знаков не подавал, но Нестор Васильевич понял его неподвижность совершенно правильно. Что матросу, пусть даже и музыканту, делать в такое время на верхней палубе? Его место внизу, с товарищами.
Коллежский советник, неторопливо фланируя, направился к левому борту. Встал на расстоянии вытянутой руки от Солдатова, почти не размыкая губ, спросил:
Что-то случилось?
Я проверил команду парохода, так же, не шевеля губами, отвечал штабс-капитан. Один китаец показался мне подозрительным.
Почему?
Флейтист немного помедлил.
Сложно сказать определенно. Может быть, потому, что он более суетлив, чем прочие его товарищи. И, кажется, со страхом ждет момента, когда мы сойдем на берег.
Загорский думал недолго, потом велел Солдатову не спускать глаз с подозрительного китайца. Если тот сойдет на берег, незаметно проследить за ним.
Как проследить? удивился штабс-капитан. Я же не могу просто так сойти на берег. А если репетиция?
Если я буду на борту в этот момент, скажете мне я сам за ним пойду. Если меня не будет, просто уйдете в самоволку, у командования вы наверняка на особом счету, за вас заступятся.
Солдатов ничего не сказал, но лишь отошел в сторону. Загорский лишний раз подумал, как все-таки удобно работать вдвоем. Не было бы Солдатова, пришлось бы ему самому рыскать по пароходу и якшаться с китайцами, пытаясь что-то выяснить. Два человека это, как говорят британцы, команда, один другого всегда прикроет. Может быть, напрасно он в этот раз не взял с собой Ганцзалина? В конце концов, его можно было выдать за китайского слугу то есть за того, кем он на самом деле и является.
* * *
С другой стороны, мог ли он вообще взять Ганцзалина? Когда Загорский сообщил помощнику, что отправляется в Китай один, в глазах китайца блеснула ярость.
Как это один? прорычал помощник. Почему один? Я не отпущу господина одного.
Как хочешь, с напускным безразличием сказал Загорский. Только, во-первых, кроме Китая придется поехать еще и в Японию
Ганцзалин поморщился: а во-вторых?
Во-вторых, надо будет лететь до Гонконга на воздушном шаре.
Помощник переменился в лице и больше к этой скользкой теме не возвращался. Коллежский советник знал о его панической боязни высоты, а Ганцзалин знал, что он об этом знает. Видимо, поэтому китаец надулся и до выхода хозяина из дома не желал с ним разговаривать, полагая, что тот специально подстроил полет на аэростате, чтобы не брать с собой его, Ганцзалина.
Теперь Загорский стоял за восемь тысяч верст от Петербурга и смотрел, как на речной волне качаются сплетенные из тростника плавучие дома, в которых копошились чумазые дети. Были ли это пришлые племена вроде народности шуэй разновидность китайских водных цыган или на лодки перебрались здешние парии, которым не находилось уже места для жизни на твердой земле, Загорский сказать не мог. С некоторым страхом наблюдал он за маленькими детьми, которые в любой момент могли оступиться, упасть в воду и стать жертвой прожорливой речной стихии. Впрочем, матери, кажется, заботились об их безопасности каждому китайскому дитяте привязывали к туловищу куски дерева, которые могли бы держать ребенка на поверхности, пока крепкие их мамаши, орудовавшие веслами на корме, не выловят своих отпрысков из воды.
Около четырех часов вечера пароход наконец причалил к пристани. Китайские военные суда, стоящие тут же, салютовали приветственными залпами. Загремела музыка, которая любому иностранцу показалась бы дикой и насилующей ухо, но соскучившийся по Китаю Нестор Васильевич воспринял ее, как звуки райских арф.
На причале теснились толпы черноголовых желтолицых китайцев, для иностранца все на одно лицо. Однако коллежский советник мог не только выделить тут индивидуальные черты, но и родовые особенности тех или иных малых племен, во множестве заселяющих Поднебесную вместе с главной китайской народностью хань. Никакой вражды эта толпа не выказывала и вела себя гораздо более смирно, чем подобная же толпа в любой из европейских стран.