Король махнул рукой стражникам. Двое из них надели на меня наручники, сковав руки за спиной, пригнули мне голову и вывели из дворца. К парадному крыльцу был подогнан большой бронированный мобиль, черный в серую полоску, предназначенный для перевозки арестантов. Меня запихнули в кузов с маленьким зарешеченным окном и повезли в городскую тюрьму.
Доставив в мрачное серое здание с сотнями зарешеченных крошечных окошек, меня переодели в грязную полосатую робу. Она была пропитана зельями, подавляющими любую магическую активность, и потому отвратительно воняла. Один из тюремщиков не постеснялся стащить с моего пальца и присвоить древний родовой перстень-артефакт. А он мне был жизненно необходим, я не представлял, как без него продержусь все время до суда.
Все же я надеялся на то, что король одумается, разберется в ситуации и помилует меня. Никто не сказал мне, когда состоится суд, и это укрепляло мои мечты о скором освобождении. Но я понимал, что в отличие от остальных узников, сидящих по своим клеткам, пребывание в тюрьме для меня станет не просто нелегким, а опасным для жизни испытанием.
Все дело в одной необычной особенности моего организма, о которой я не распространялся на публике, ради собственного выживания хранил ее в строжайшей тайне. Если верить древним легендам, я был одним из потомков загадочных существ, которые приходили из другого мира и охотились на людей, высасывая из них жизненную силу. Я не мог выжить без регулярной подпитки чужой энергией. Волшебный перстень, доставшийся в наследство от прадеда, приглушал этот нечеловеческий голод, помогая лучше контролировать себя. А еще он улавливал частички энергии из окружающего меня пространства, позволяя мне получать хотя бы небольшой заряд без соприкосновения с людьми.
Камеры смертников были узкие, сырые и холодные. Рассчитанные строго на одного заключенного, чтобы психопаты-убийцы и всякие разбойники, которым здесь полагалось некоторое время проживать, а вовсе не таким, как я, законопослушным аристократам, не прибили друг друга еще задолго до казни. Там не было положенных по уставу арестантам железных нар, постелью служил проеденный крысами грязный матрас. Но эти самые крысы, водившиеся в великом множестве, помогали мне выживать, а глупые надзиратели считали, что те дохнут от ядовитых приманок. Энергии с серых зверьков набиралось ничтожно мало, но все же лучше, чем совсем ничего. И такая подпитка позволяла мне скрывать свою истинную природу. Ведь если бы тюремщики поняли, кто я такой, меня бы казнили на месте. Не дожидаясь суда, отрубили бы голову. Много веков назад нас приговорили к полному истреблению. Международный закон гласил, что таким опасным чудовищам, как я, не место в этом мире.
Два раза в день, даже не три, не говоря уже о традиционных полдниках, маленьких перекусах и вечерних чаепитиях, мне приносили в ржавой миске то, что можно было назвать пойлом для скота, и к этим залитым вонючей жижей помоям прилагался кусок плесневого хлеба. Чаще всего я отказывался от такой, с позволения сказать, еды. Желудок скручивало от одного только ее вида и запаха. На ночь я сворачивался клубочком на выбранном более-менее чистом участке матраса и погружался в беспокойный, полный тревоги сон.
Глава 2. Беглец
Райден
Больше двух недель я провел за решеткой. Дождаться назначенной самим королем даты казни мне было не суждено. Враг начал бомбить нашу столицу. Рано утром я проснулся от оглушительного грохота. Тюремную стену снесло, часть камер была разрушена, узников там погребло под обломками потолка и грудами кирпича.
Не теряя ни секунды, я воспользовался открывшимся путем к свободе и оказался на городской улице, заполненной мечущимися в панике людьми. Пронзительно выла сирена воздушной тревоги. Взглянув на небо, я увидел аэропланы и дирижабли, округлые бока которых сияли серебристым блеском легкой, но очень прочной стали. Но в следующий же миг вниз полетели снаряды, и перепуганная толпа пришла в еще более быстрое и хаотичное движение.
Меня чуть не сбили с ног, я успел увернуться, снял тюремную робу и постарался влиться в людской поток. Не я один из мужчин бежал в трусах, видел и женщин в ночных сорочках. В столь раннее время многие люди еще спали, и как только началась бомбежка, выскочили из своих домов в чем были. Седой старик впереди меня бежал весь в мыльной пене, обернувшись полотенцем. На поворотах он скользил, его заносило и он чуть не падал. Молодая женщина в ужасе озиралась на бегу, прижимая к груди младенца.
Мы выбежали на набережную, и я понял, куда так целенаправленно спешит перепуганный народ к железнодорожному вокзалу. Повсюду гремели взрывы. Я видел, как упал фонарный столб, а украшавшей мост каменной горгулье оторвало голову. Рухнуло величественное здание театра, сложившись будто карточный домик. Вода в реке при попадании снарядов бурлила, как в адском котле, и выплескивалась темными от пороха фонтанами. Я споткнулся, не заметив лежащего посреди дороги человека. Упал прямо на него, запачкав правую ладонь в луже крови, вытекшей из его головы.
Приподнявшись, я осмотрел этого молодого джентльмена в дорогом костюме, размотал шарф у него на шее, попытался нащупать пульс и понял, что мужчина мертв. Действуя механически, почти не раздумывая, я оттащил мертвеца за уцелевшую пока гранитную горгулью. Забрал его одежду и ботинки, благо мы с ним были практически одинаковой комплекции, и кожаный портфель с документами. Пробежав глазами по гербовым бумагам, я узнал, что погибший мой тезка.
Прямо-таки знак свыше. В картонной папке под билетом на поезд лежали справки о врожденном пороке ноги, непригодности для военной службы. Мне они тоже могли пригодиться в случае проверки проводником. Потому я взял с собой трость погибшего, чтобы притворяться хромым. Всех здоровых мужчин в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет забирали на фронт. Об этом я слышал от тюремных надзирателей, которые радовались тому, что городские служивые остаются при своем исполнении, а не едут на войну.
Приметные длинные волосы медно-рыжего цвета я собрал под резинку в кривое подобие пучка и спрятал под оброненной кем-то фетровой шляпой-цилиндром. Больше нельзя было терять время. Совсем близко разорвалась бомба, и раздались истошные предсмертные крики несчастных, которые не успели спастись бегством.
На вокзале было не протолкнуться. Рупор вещал о том, что прибыло несколько поездов для эвакуации горожан, призывал прекратить панику и не доводить до смертельной давки. Меня зажали в клещи здоровенные наглые тетки необъятных габаритов. Казалось, ребра вот-вот треснут под их напором. Трость пока выручала, она была достаточно прочной, чтобы выдержать колоссальное давление, а ее стальной наконечник подходил для оборонительных болезненных тычков. Зато столь тесные соприкосновения с людьми позволили мне подпитаться их энергией. Сил на дальнейший напор у них поубавилось, а я почувствовал себя намного лучше.
Я не знал, объявлен ли уже в розыск как сбежавший заключенный, не распространены ли на меня ориентировки. Жалел о том, что не владею магией иллюзий, не могу хоть на минуту изменить фотографию в чужом паспорте. Если кто и мог получиться из меня по волшебной специальности, наверное, только артефактор по части механики. И то при условии обучения на профильном факультете. Отец же, без споров и обсуждений, строгим наказом отправил меня сразу по окончании школы в университет государственного управления и международных отношений.