В садике мы были в разных группах. Да и на девочек я не смотрел. Какие девочки, когда есть черепашки-ниндзя? Я каждый люк простукивал, надеялся, что мне ответят и возьмут в свою команду. Я даже имя себе новое придумал, черепашье Тициан. А позже узнал, что он был большим любителем золотистых оттенков. Рыжих, проще говоря. Рыжий это прямо моя судьба.
С Лилей же познакомился, когда пошёл в школу, но не в самой школе. Мама давала на дому уроки музыки, и родители Лили решили огранить её талант. Бедная Лиля, стен музыкалки им показалось мало.
Хорошо помню тот момент. Ещё было тепло, даже жарко, в открытое окно вливались звуки улицы: скрип автомобильных шин, лай собак и ор Лопаты, но музыка всё равно играла громче. Мама исполняла на пианино заглавную песню из оперы «Юнона и авось». Правда, мелодия звучала фоном, как саундтрек к моей жизни, я же видел только Лилю. Какая она необыкновенная! Никого красивее её я не видел никогда. Помню, в детстве хотел жениться на маме, позже влюбился в ведущую прогноза погоды. А потом со мной случилась Лиля. Так что точно могу сказать: Лиля моя первая любовь. И надеюсь, последняя.
Сейчас же девочка с косичками превратилась в настоящую красавицу. И это, к сожалению, заметил Саня. А я в красавца не превратился и не перестал быть рыжим.
Наташа резко захлопнула дневник и прислушалась. Снова этот истеричный клекот! Она так зачиталась, что не заметила, как к ней подкрался индюк. Что вообще за существо такое мерзопакостное? Разве индюки бродят, словно одинокие волки и охотятся на людей? Этот явно хищный, как овечка Долли. Агрессивный и злопамятный. Чей вообще этот гадёныш? Не лесная птица, чтобы гулять на воле. И почему вообще он её невзлюбил? Устроил ей инфаркт и бег с препятствиями вокруг дома. Наташа впервые видела индюка так близко вживую. Он оказался мерзкой тварью с красной соплёй на носу и неуживчивым характером.
Клекот прозвучал громче. Наташа запрыгнула на деревянный стол, стилизованный под большой пень и, выставив дневник, как щит, оглядела двор. Предыдущие хозяева как-то странно за ним ухаживали. Культурные, редкой расцветки розы соседствовали с чистотелом, а увитый растениями забор частично скрывала буйно разросшаяся крапива. Аккуратный, изумрудный газон местами вспарывали самые обычные сорняки. Причем иногда именно сорняки росли рядами, будто их нарочно так насеяли, а цветы кое-как, с боем отвоевав себе право погреться под солнцем. Хаотично ухоженный двор. Именно так она делала уборку сначала бросалась на пыль с остервенелым энтузиазмом и драила до идеальной чистоты всё, что попадалось под руку, но через полчаса лениво елозила тряпкой и едва проходилась пылесосом. Вот и тут наблюдались приступы садоводства, которые случались довольно часто, но и проходили быстро.
Судя по шорохам и клекоту, индюк фланировал где-то за крапивой. Не приближался, но и не уходил. Караулил её и выжидал, когда она потеряет бдительность. Сложив ноги по-турецки, Наташа прижала шершавую обложку к животу и бросила тоскливый взгляд на недосягаемое крыльцо. Чтобы добраться до деревянных ступеней, требовалось пересечь двор, а индюк, несмотря на внушительную тушу, передвигался довольно быстро. Уже дважды он демонстрировал кошачью ловкость и совсем не индюшачью скорость.
Наташа задумчиво побарабанила пальцами по дневнику. Снова вернулась мыслями к личным записям Рыжика. Её совесть спала младенческим сном. Потертая, фрагментами порванная обложка намекала на почтенный возраст тетради. Сколько сейчас хозяину дневника? Наверное, он старше неё, а может, его и в живых уже нет. Никаких маркеров времени на страницах пока не обнаружилось. Хотя можно узнать верхнюю границу его возраста, если припомнить, в каком году состоялась премьера оперы «Юнона и авось». А вот с нижней границей сложнее. Обычный подросток из какого угодно времени.
По приблизительному подсчёту Рыжик времен дневника тянул лет на пятнадцать. Точно ясно только то, что он не местный. Пятиэтажка, которую он упоминал в записях, не деревенская. Тут и домов-то выше второго этажа нет. Разве что школа, и то потому, что в одном здании с ней находились банковское отделение, почта и магазин. Настоящий центр жизни в Старолисовской. Три улицы, маленькая площадь, церковь вот и вся цивилизация. То что нужно. А этот дом вообще на отшибе, даже не на улице. Сзади лес, выходящий к речке, а впереди виноградники, спрятавшиеся за несколькими рядами подсолнухов, ярких, пока ещё не пожухлых и удивительно единодушных в любви к солнцу. Они же выстроились вдоль дороги, ведущей в деревню. А дальше, сколько хватало взгляда, виноградные кусты.
Единственный сосед рядом. Точнее, дом есть, а соседа как раз нет. Судя по виду, дом жилой, двор ухоженный, цветов почти нет, разве что вездесущие подсолнухи вместо забора на заднем дворе. А между участками символическое сетчатое заграждение, ещё и с калиткой. Видимо, соседи дружили. Наташе это только мешало, и, обнаружив калитку, она мысленно понадеялась, что наличие соседа не станет проблемой.
Скорее всего, там жила семья или одинокая женщина, хозяйка гаденыша с красной соплёй. Очень уж ухоженное подворье. Но пока дом пустовал, и знакомиться с местными Наташа не спешила. В Старолисовскую она сбежала не за общением, а наоборот, в поисках одиночества.
Дорога, ведущая в деревню, разделяла лес и поле, а дома как раз находились на этой границе. Восточными окнами встречали рассвет, а западными провожали солнце, ныряющее в сумрачную чащу. Здесь, видимо, планировалась полноценная улица, но пока ещё большинство участков пустовало, на некоторых в дебрях пышной травы виднелся фундамент, пара домов вздыбила стены, обкусанные непогодой и увитые жизнерадостным бурьяном. Ещё один жилой дом втиснулся между ветхими сараюшками уже ближе к деревне. И все. Тишина и звуки природы то что доктор прописал, точнее, психолог. Наташа бы выселила всех и оставила нынешнее временное жилище единственным на сто квадратных километров. Ей хотелось полного одиночества, всеобъемлющего. И вот уже третий день, как она его ела большой ложкой и, кажется, уже насытилась.
Никогда раньше Наташа не оставалась одна так надолго. Как быстро выяснилось, к безмолвию и одиночеству она была не готова. В первый день испугалась тишины и гула собственных мыслей. То, что она пыталась подавить и спрятать, выбралось на свободу и теперь звучало разными голосами, в основном осуждающими, с издевательскими нотками. Во второй день появился индюк и разнообразил её существование новыми эмоциями и гонками по двору.
Наташа вспомнила, как, не раздумывая, привела совет психолога в исполнение и нашла место, где сможет остаться в одиночестве, а заодно и кардинально сменить обстановку. Она выросла и жила в городе. Деревня и сельская пастораль ассоциировались у неё с той самой непроходимой глушью, которой требовала душа.
Затерянная в лесу деревенька со странным названием Старолисовская встретилась ей на просторах интернета и оказалась придатком знаменитой местной винодельни, когда-то принадлежащей помещику Старолисову. Сейчас от поместья остались только развалины, экспонаты для музея и местная страшилка, а винодельню возродил отец нынешнего главы. Имена Наташа не пыталась запомнить, глава наплодил прилично потомства, в отпрысках путались даже сами сельчане. Да и память последнее время подводила Наташу, вычеркивая факты, даты и события.
Насчёт съёма договаривались по телефону. Её привлекли не столько фотографии симпатичного домика, сколько его месторасположение. Девушка по телефону обещала уединение, но при этом вполне комфортные условия. В доме были и свет, и вода. Насчёт интернета она забыла узнать. На всякий случай обрадовалась отсутствию сети и даже записала это в плюсы.