— Варягин Олег…
— Постой-ка. Варягин, ну да. Его сейчас допрашивают как свидетеля. Понимаешь, я только с работы ушел, и, видимо, позвонили насчет этого трупа.
— Какого трупа? Которого сейчас допрашивают как свидетеля?
— Ну, какая ты непонятливая! Дело-то в наш убойный отдел передадут, если обнаружится криминал! А твой Варягин жив, умер его сосед, мастер из телеателье.
— Сосед? Мастер? — удивленно спросила Люба.
— Ну да. Он сегодня чинил твоему Варягину телевизор, так, по-соседски, и денег не взял, а получил в качестве презента бутылку водки. Отличная водка, дорогая, прозрачная, как слеза…
— Не отвлекайся на алкогольную тематику.
— Ну да. Так вот: придя, домой и, выпив, этой водки, варягинский сосед Михаленко Борис Павлович мгновенно откинул копыта. Спрашивается: в чем причина?
— И в чем?
— Вскрытие покажет. Но судмедэксперт сказал, что очень похоже на отравление.
— Водка, значит, была некачественная.
— Все может быть, — задумчиво сказал Стас. -Но такая хорошая водка, уважаемой марки, прозрачная, как слеза…
— Иди ужинать уже. Значит, с Варягиным все в порядке?
— В том-то и дело, — сказал Стас, направляясь на кухню. Все еще расстроенная Люба слышала только его невнятное бурчание. «Варягин, Варягин», — билось у нее в голове.
— Что ты сказал? — переспросила она, двинувшись следом.
— Я сказал, что если дело не в плохом качестве водки, то получается, что твой Варягин отравил своего соседа.
— Чушь какая! Зачем ему травить соседа — телемастера?
— Ну, мотивы могут быть разные. Жену могли не поделить.
— Чью? От Варягина жена ушла.
— У соседа осталась.
— И как она?
— Баба как баба, — пожал плечами Стас. — Стоит у подъезда, воет. Мужнино тело на вскрытие увезли.
— Бесчувственный ты, все-таки, человек!
— А ты чувственный?
Он стоял у плиты, накладывал в тарелку жареную картошку. Люба внезапно почувствовала злость:
— Не чувственный, а чувствительный. Слово «чувственный» означает нечто совсем другое.
— Да знаю я, что оно означает! Но к тебе никак не относится!
— Это ты о чувственности заговорил потому, что до ночи по порносайтам лазал?
— Я работал!
— Хорошая работа.
— Слушай, дай спокойно поесть, а?
— Я просто не верю, что человек, который находится на грани самоубийства, станет травить своего соседа. Он не мог этого сделать.
— Мог, не мог, — равнодушно пожал плечами Стас. — Все мы думаем, что не можем. Вскрытие покажет.
— Может, мне пойти с ним поговорить? — осторожно спросила Люба. — С Варягиным?
— Ты-то только не лезь в это дело! — разозлился и он. — Психолог доморощенный! Только частных сыщиц мне не хватало!
— Я тебе, между прочим, не раз помогала.
— Помогала, да. Но если ты попробуешь подойти к квартире Варягина, я тебя насильно изолирую.
— В тюрьму упрячешь?
— Надо будет, упрячу и в тюрьму. Или наручниками к батарее прикую. Не надо нам самодеятельности.
— Нам?
— Органам. Правоохранительным.
— Что ж…
Люба отвернулась к плите, старательно стала вытирать тряпочкой масляные брызги. Стас перестал жевать:
— Обиделась?
— Нет.
— Обиделась. И зря. Занимайся своим делом, милая. Плиту вот помой. Полезно. И дай мне слово, что к Варягину не пойдешь. Самое свое честное и благородное слово.
— А иначе?
— Иначе я выполню свою угрозу. Насчет наручников, которыми к батарее. Ну?
— Даю честное благородное слово, что к Варягину не пойду.
— Ну, вот и хорошо.
— А если я его нарушу?
— Не нарушишь. Ты женщина порядочная. Иди уже за стол, дырку в плите протрешь. Предупреждаю сразу: бытовые электроприборы чинить не умею.
— Все-таки, Стас, ты порядочная свинья. И неблагодарная.
— Ничего, я тебя потом поблагодарю. Вот доем и поблагодарю. За вкусный ужин.
Вечер показался Любе безнадежно испорченным. Ну почему он не хочет прислушаться к ее словам? Не мог человек, находящийся в таком состоянии, как Варягин, кого-то отравить, в этом Люба была просто уверена. Не до того ему, бедняге.
— Кстати, как твоя любимая подруга? — спросил Стас, покончив с ужином.
— Апельсинчик? О, теперь у нее дела идут полным ходом! Прошлую субботу увидела, наконец, кулинарное шоу, где она ведущая. В десять тридцать утра.
— Ты бы пошла к ней в ученицы, что ли, -вздохнул Стас.