Пашка гоголем прошелся по Пятницкой. Дал червонец пацанам, которые уже торговали на своем углу. Купил у них пачку папирос и пообещал, что скоро придет опять. Остановился у лавки, где полчаса назад толстяк торговал канотье, заплатил за него вдвойне и, нахлобучив на голову, отправился к Когану.
Эх, разменяйте мне сорок миллионов! крикнул он, появляясь в дверях. Получи-ка должок. и бросил червонец на прилавок. Да налей стопарик.
Так не положено, Паша, зашептал старик, быстро пряча деньги. Я же на водку разрешения не имею.
А ты налей две: одну мне, другую себе.
Широкий ты человек, Америка. Недаром от тебя все девки без ума.
От удачи и водки у Пашки кружилась голова. Он решил зайти к Нинке, договориться с ней о вечере, кивнул старику и, громко хлопнув дверью, вышел на улицу. Хотел остановить лихача и подкатить к Нинкиной хате с шиком, но передумал. В неудобном месте жила девка прямо напротив районной уголовки. На лихаче там появляться ни к чему. С Нинкой он гулял вторую неделю.
Пашка поравнялся с отделением милиции.
Паша!
Он остановился и с недоумением посмотрел на незнакомую худенькую девушку.
Угости папиросочкой, Америка, сказала девчонка и отвернулась.
Пашка вынул пачку папирос и молча протянул, девчонка вытянула губы трубочкой, прикуривала сосредоточенно, словно выполняла сложное и ответственное дело. Когда Пашка рассеянно кивнул и двинулся дальше, девчонка бросила папиросу, вздохнула и, подняв худые плечи, пошла в другую сторону.
Пашка выпятил грудь и засвистел. Пусть смотрят граждане начальники: идет человек, и ничего такого за ним не имеется. Около этого двухэтажного дома у Пашки каждый раз пересыхает во рту и ужасно хочется заглянуть внутрь, посмотреть, что они там делают. Он косит глазом и, еле волоча ноги, проходит мимо закрытой двери.
Антонов! Антонов!
Пашка было приостановился, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.
Антонов! Павел! Ты что, оглох, парнишка?
Пашка остановился и медленно повернулся.
Рядом стоял начальник уголовки, известный среди блатных под кличкой Лошадник.
Фамилию собственную забыл. Начальник оглядел Пашку, снял с него шляпу, повертел в руках, рассмеялся и спросил: Каждую кражу отмечаешь обновкой?
О чем это вы, гражданин
Климов, Василий Васильевич, перебил начальник и протянул Пашке шляпу. Держи. И зайди на минуточку. Разговор есть. Он круто повернулся и зашагал во двор уголовки.
«Почему Лошадник? Типичная обезьяна, думал Пашка, глядя на низкорослого, широкоплечего человека на толстых кривых ногах. И руками аж по коленям шлепает». Пашка замешкался на пороге. Может, сорваться?
Климов обернулся:
Страшно стало?
Пашка вошел, сел на предложенный стул и огляделся. Видно, бьют не здесь. Окна настежь, ежели заорать, так на всей Пятницкой слышно будет. Ну, для того и подвалы существуют. Интересно, зачем он меня затянул? А может, рыбник накапал? Нет, тогда повязали бы на улице и этот черт ногой не шаркал бы «зайди на минутку».
О чем это ты мечтаешь, Павел? Климов снял пиджак и расстегнул рубашку. Чтобы вокруг тебя были одни слепые и у каждого из заднего кармана бумажник торчал? Об этом, что ли?
Какой бумажник? Пашка посмотрел Климову в лицо.
Ладно, это я так. Может, ты совсем о другом мечтаешь. Климов миролюбиво улыбнулся и стал набивать трубку. Кури.
Пашка вытащил «Люкс» и закурил.
Много я о тебе слышал, Павел Антонов. Ребята шутят, что ты когда-нибудь наган у меня срежешь. Климов похлопал себя по боку.
Этим не интересуюсь, Пашка улыбнулся и опустил глаза, не по моей части.
Серый интересуется.
Какой Серый? Пашка незаметно вытер о колени вспотевшие ладони. Что-то вы путаете, начальник.
Тот самый, что третьего дня комиссионный магазин пытался взять и сторожа убил. Смотри в глаза. Голос у Климова погустел и налился злобой.
Пашка поднял голову и встретился с черными маленькими, как буравчики, глазами.
Я тебя воспитывать, стервеца, не буду. Климов постучал трубкой по столу. Ты при советской власти растешь, должен соображать, что к чему. Отец где?
Убили в германскую.
Мать?
Белые убили.
А ты вор. Да еще с Серым путаешься. Если в тебе гражданской совести нет, то к убийцам родителей хотя бы личную ненависть иметь должен!
Что-то вы темните, начальник. Политику вяжете. Папаню с маманей приплели. Чувствуя, что против него ничего конкретного нет, Пашка обнаглел. Не берите меня на характер. Я не мальчик и крику не боюсь.
Климов засопел трубкой и тихо спросил:
И сколько же тебе, не мальчику, годков?
Пашка промолчал. Что ему надо, этому головастику? Ишь, башка огромная, бритая, шея жилистая. Силен, наверное. Наверняка силен, раз Фильку Блоху один повязал.
Считаешь, что ли? Климов ухмыльнулся. Семнадцать тебе годков. Другие в твоем возрасте какие дела делают. Он задумался и стал ковырять свою трубку. Я в семнадцать лет вот эту трубку от комбрига получил. Он ткнул мундштуком Пашке в лоб. Да тебе все это
Что это, начальник? перебил Пашка. «При советской власти растешь, должен понимать, что к чему» А кто сейчас понимает, что к чему? Пашка посмотрел в удивленное лицо Климова и продолжал: Буржуи были? И сейчас есть. Бедные, богатые, все по-старому, начальник. Так что вы эту трубочку верните своему командиру, честнее будет
Климов, стараясь быть спокойным, сказал:
О политике в другой раз поговорим, Павел. Ты час назад у рыбной лавки станичника дернул
Пашка знал: нужно что-то говорить, отпираться. Но во рту было сухо и шершаво, будто провели наждачной бумагой, а язык не ворочался.
Да не смотри ты на меня так. Мне твои глазищи ни к чему. Как рассказал станичник про мальчишек, я сразу понял, что ты. Почерк у тебя особый. Климов встал и прошелся по кабинету, зачем-то выглянул в окно, вернулся к столу и медленно выговорил: Посажу я тебя в острог. И отправлю потом по этапу.
Пашка приподнялся, быстро сунул руку в карман и протолкнул деньги в штанину. Теперь, когда он встанет, червонцы свалятся в тайник.
Руки! Климов брякнул наганом о стол. Встать! Кругом!
Пашка повиновался. Он почувствовал, что ствол нагана уперся между лопаток, а рука Климова обшарила пустой карман.
Садись, паршивец. Думал, стрелять собираешься. Испугался. Климов облегченно вздохнул. Сказал, посажу, значит, точка. На первой же краже и сгоришь. Предупреждаю.
Пашка опустился на стул.
Ты знаешь, что такое Климов запнулся, стал оглядывать стол, потом взял какую-то книгу и заглянул в нее, что такое презумпция невиновности? Не знаешь. Я тоже не очень. Он на секунду замолчал, потом продолжил: Такие дела, Павел. Чтобы посадить тебя в острог и отправить потом по этапу, я должен сначала доказать твою вину. Вот ты украл
Не крал я, начальник. Пашка перекрестился.
Украл, спокойно сказал Климов. Ты знаешь, и я знаю, что украл, а посадить тебя не могу.
Пашка попытался опять перебить, но Климов поморщился и застучал трубкой по столу.
Не хочу я тебя сажать, очень не хочу, Павел, но работа у меня такая Поэтому, Павел Антонов, если ты воровать не прекратишь, я тебя поймаю с поличным и тогда Понял?
Зря вы горячитесь, гражданин начальник. Пашка развел руками. Не ворую я.
Я тебя предупредил, сказал Климов и кивнул на дверь. Иди пока.
Пашка спустился по лестнице, прошел два квартала и только тогда оглянулся. На хвосте никого не было. Не пойдет он к этой Нинке. Пусть сама ищет. А начальничек-то ничего. Ушлый. Все знает. И имя, и фамилию, и сколько лет, и про отца с матерью.
Америка! путаясь в штанах, к нему бежал шкет с папиросами. Дело есть. И зашептал в самое ухо: Тебя Серый ищет. Сказал, чтобы ты шел в «Три ступеньки».
На, держи. Пашка протянул мальцу червонец. Завязал я.
Эх, верное дело было, вздохнул малец. Неужто догадалась уголовка?
Топай, шкет. Пашка отвернулся.