Вспомнив этот разговор, Глеб улыбнулся. Что бы там ни говорил Федор Филиппович о безграничном доверии, которое он испытывал к Корнееву, его отношение ко всей этой затее, похоже, было не менее сложным, чем у самого Глеба. Что ж, генералу ФСБ по долгу службы полагается быть подозрительным. Доверяй, но проверяй! Потапчук не отдавал Слепому прямого приказа держать ухо востро, но это, как обычно, подразумевалось само собой.
«Ну, хватит, — подумал Сиверов, рассеянно глядя на проносившиеся за окном таксопарковской „Волги“ улицы и площади весенней Москвы. — Что толку ломать голову, не имея практически никакой информации? Доберемся до места, тогда и посмотрим, что к чему. Эх, надо было все-таки попросить у Корнеева список оборудования первой экспедиции! Интересно, как бы он себя повел? Дал бы, наверное. Потому что, если бы не дал, сразу стало бы ясно: темнит, бродяга, водит наши славные органы за нос… Впрочем, мог бы и не дать, сославшись на какие-нибудь бюрократические закавыки: оборудование-де списано, список уничтожен, а то и просто затерялся… В общем, теперь это все неважно. Оборудование второй экспедиции я увижу безо всякого списка, своими глазами. Боюсь, мне еще многое предстоит увидеть — даже больше, чем хотелось бы. А может быть, все еще и обойдется. Может, они, эти без вести пропавшие, живы и здоровы. Разбили рацию, потеряли карту, заблудились, зазимовали… Вот прилетим мы в этот поселок, разгрузимся, а они шасть навстречу из тайги — здравствуйте! Сказка, конечно, но почему бы и нет? История о хорошо вооруженной, всесторонне подготовленной экспедиции, поголовно выбитой какими-то неумытыми браконьерами, тоже похожа на сказку. Только она почему-то кажется нам более правдоподобной, чем сказка про благополучное возвращение пропавшей полгода назад группы отлично подготовленных специалистов. Мы вообще охотнее верим в злые сказки, чем в добрые. Вот и тверди после этого, что человек по натуре добр и справедлив…»
Поисковая партия должна была отправиться в путь с аэродрома МЧС. Вылет назначили на завтрашнее утро. Временный штаб экспедиции разместился в просторном ангаре на краю летного поля. Расплатившись с таксистом, Глеб потянулся, закурил и не спеша зашагал к ангару, на ходу без особого интереса оглядываясь по сторонам.
Легкий ветерок трепал мертвую прошлогоднюю траву, раскачивал черные стебли бурьяна, играл застрявшим в редких корявых кустиках мусором. Вдалеке виднелась красно-белая вышка диспетчерской, из-за поросшего желтовато-серой щетинистой травой бугра выглядывали решетчатые бумеранги локаторов.
На поле в кажущемся беспорядке стояли самолеты. Один из них привлек внимание Глеба. Это был тяжелый транспортный «Ил», имевший, судя по его окраске, весьма бурное прошлое. Он был темно-оливковый, весь в черно-коричневых пятнах и разводах, придававших ему воинственный вид. Красная звезда на фюзеляже отсутствовала, вместо нее на фоне камуфляжных полос и пятен красовалась оскаленная тигриная морда. Вдоль всего борта, от кабины пилотов до хвостового оперения, тянулась сине-красно-белая полоса, а на фоне этого неимоверно растянутого в длину российского флага виднелась четкая надпись стилизованной славянской вязью: «Российский фонд защиты редких и вымирающих видов».
— Кучеряво, — сказал Глеб и двинулся дальше.
Он миновал скучавший на стоянке оранжевый автозаправщик. Из-за кабины заправщика навстречу ему вдруг шагнула некая плечистая личность в полувоенной одежде. На поясе у личности висела открытая кобура, и притом не пустая. Охранник опустил ладонь на рукоятку пистолета и потребовал предъявить документы, глядя на Слепого из-под низко надвинутого берета, как солдат на вошь. Глеб предъявил пропуск, накануне собственноручно выписанный ему Корнеевым. Охранник внимательно изучил закатанный в пластик прямоугольник плотного картона, придирчиво сличил фотографию на пропуске с оригиналом и наконец с явным неудовольствием вынужден был признать, что с документами у Глеба полный порядок.
— Проходите, — буркнул он.
— Кучеряво, — повторил Глеб, заметив на его рукаве ту же эмблему, что красовалась на фюзеляже самолета.
— Что? — спросил охранник таким тоном, словно только хорошее воспитание мешало ему закатать Сиверову промеж глаз.
— Я говорю, красиво жить не запретишь, — пояснил Глеб.
Охранник молча отвернулся, потеряв к нему всякий интерес. У Глеба зачесался язык, но он смолчал. Мысленно он сделал себе замечание: надо поменьше блистать остроумием. Бывший прапорщик спецназа должен вести себя примерно так, как вот этот охранник: мол, чего с вами, шпаками, разговаривать? Дать бы вам всем в рыло, недоумкам, да мараться неохота…