Грейс вынимает из моих пальцев потухший окурок с кончика срывается столбик пепла, и меня словно осыпает волшебной пыльцой и выбрасывает его в мусорное ведро. Потом плюхается за мой стол, вытаскивает из моей пачки сигарету и закуривает. Это наш с ней секрет, крошечный бунт на двоих незаконное курение в кабинете и театре. Да и вообще везде, где нам это может сойти с рук. Желтый ботинок раскачивается над моим лицом туда-сюда.
Слушай, Миранда, они тебя ждут.
Да-да, отзываюсь я. Я просто хотела дать спине отдых перед репетицией. Еще пара минут.
Повисает долгая пауза. Спросит она или не спросит? Решится ли открыть ящик Пандоры?
С тобой все в порядке?
Все хорошо, лгу я. Ну, знаешь, обычные проблемы.
Я пытаюсь улыбнуться, показать голосом, что закатываю глаза, но ничего не выходит. Из моего рта вырывается какой-то жеманный скулеж. Как же я все это ненавижу. На месте Грейс я бы точно раздавила себе лицо.
Понятно.
Она отпивает воды из бутылки и разглядывает меня, лежащую на полу. Смотрит на закинутые на сиденье кресла ноги в дырявых колготках и выставленные на обозрение пальцы с нестриженными ногтями.
Что ж, как только будешь готова начинает она.
Я готова, заверяю я.
И не трогаюсь с места.
Хорошо. Прекрасно. Тогда не буду мешать.
Она поднимается, чтобы уйти. И меня захлестывает паника.
Грейс?
Да?
Как они сегодня?
Ты о чем?
Ну, как Как у них настроение?
Как у них настроение? повторяет она.
Они Они не собираются бунтовать?
Там видно будет, подумав, отвечает Грейс. Как бы там ни было, они ждут тебя в зале.
Миранда, хочешь, сегодня кто-нибудь из нас проведет занятие? Это вполне можно устроить. А ты передохнешь.
Это предлагает Фов, которая, оказывается, все это время молча стояла в дверях. Я поднимаю глаза на Грейс. «Почему ты не сказала мне, что она там?» Грейс косится на меня. И отчего-то я чувствую себя оленем, которого она только что подстрелила. А теперь окидывает взглядом, проверяя, убила ли добычу наповал или стоит из милосердия загнать в нее еще одну пулю.
Бедро? спрашивает она.
Да.
Ой, а я думала, что у тебя спина больная, встревает Фов.
Мне ее не видно, но я чувствую, как она маячит в дверном проеме со всеми этими своими колокольчиками и перьями. Сжимает в руках серебристо-голубой блокнотик, куда наверняка записывает все мои промашки и прегрешения ручкой, которая вместо кулона болтается на цепочке у нее на шее. Аккуратно выведенные мерцающими чернилами строки притворного участия. Ей не терпится поделиться своим открытием с Грейс.
«Мне она говорила, что у нее спина больная».
«А мне, что бедро».
Спина тоже, объясняю я. То и другое.
Молчание.
Я сейчас спущусь, хорошо? говорю я.
Помочь тебе встать? спрашивает Грейс.
«А сама-то даже о помощи не просит».
«Да она постоянно просит о помощи».
«Но Миранде ничего не помогает».
Нет. Но спасибо.
Что ж. Грейс бросает окурок в мою чашку. Пойду-ка я вниз.
Фов видела, что Грейс курила, но и словом об этом не обмолвилась. Застань она с сигаретой меня что уже не раз случалось, начала бы демонстративно кашлять. И яростно махать рукой в воздухе, словно разгоняя мошкару. А потом настрочила бы что-то в своем блокнотике. Но Грейс она просто улыбается сквозь облачко дыма.
И говорит:
Я с тобой. Мне нужно снять копии с кое-каких бумаг.
Отлично.
«Что это за имя такое Фов? как-то спросила я у Грейс, когда мы сидели в баре после репетиции. Как по мне, похоже на кличку». Та покосилась на мой почти опустевший бокал и промолчала.
Они уходят вместе. Может, даже держась за руки, воображаю я. Хотя праматери Грейс наверняка спалили бы прародительниц Фов на костре. Всех этих отбрасывающих изящные тени бледных женщин с загадочными улыбками и волосами, похожими на птичьи перышки. Женщин, от которых пахло полынью и двуличием. Как Грейс и Фов умудрились подружиться, для меня загадка. То есть нет, не загадка, я догадываюсь, когда это произошло. Думаю, все случилось после нашей с Грейс размолвки. Даже не сомневаюсь, что Фов тут же предложила себя мне на замену. Как всегда, бесшумно проскользнула на мое место.
Я так рада, что их шаги стихли. Даже пожирающее меня пламя немного унялось. И толстяк исчез должно быть, отошел налить себе чаю.
Я встаю, и на мгновение меня посещает отчаянная надежда. Но нет. Левая половина тела по-прежнему пылает. А правую прошивают болезненные спазмы. Правая нога как будто сделана из цемента. Кулаков, сжимающих позвоночник, стало больше. А тот, что держал ногу под коленом, стиснулся так крепко, что распрямить ее теперь точно не удастся. Остается только хромать. На ступню по-прежнему давит невидимый вес. Пожалуй, расскажу об этом Марку во время нашей следующей встречи. Но поверит ли он, пробьют ли мои жалобы железобетонную стену его уверенности?
«Наша конечная цель, скажет Марк во время сеанса, вонзая иглы мне в спину и бедро, централизация. Нам нужно переместить ощущения (он имеет в виду боль) из отдаленных областей (это он про ноги) к их источнику (спине)».
«Отдаленные области, пробормочу я. Как поэтично».
Слово «поэтично» Марка смутит.
«Полагаю, можно и так это воспринимать». Он пожмет плечами и покосится на меня с подозрением. Как будто все мои проблемы проистекают именно из такого отношения.
Беру пузырек с наклейкой «В случае сильной боли примите одну таблетку» и вытряхиваю из него сразу две капсулы. А потом еще три из пузырька «Принимайте по одной таблетке при мышечных спазмах». Затем заглядываю в припорошенные белым оранжевые недра бутылочек и на мгновение задумываюсь, не проглотить ли все оставшиеся пилюли разом. Снова открыть окно. Упасть на пол. Подставить лицо падающему снегу. Прижать руку к груди и слушать, как стучит, постепенно замедляясь, сердце, пока оно не остановится вовсе. Утром меня, наверное, найдет Джо, уборщик. Я буду лежать тут, вся такая очаровательно посиневшая. И он всплакнет обо мне. Всплакнет ли? Представляю себе, как он всхлипывает, уткнувшись в ручку метлы. Ведь именно так умирают героини сказок?
Достаю перекрученный тюбик геля с какими-то сомнительными горными травами, геля, который, по уверениям мужчин в белых халатах, форменных поло и синих одеяниях, может мне помочь, геля, который совершенно не помогает. «А вы попробуйте», говорили они, пожимая плечами и улыбаясь, как Чеширские коты. Я втираю его в поясницу и бедро, убеждая себя, что что-то же он сделает. Я ведь уже это чувствую. Чувствую, правда?
Конечно.
Он определенно что-то делает.
Глава 2
Вхожу в театр и вижу, что студенты, как мне и представлялось, сидят на краю сцены и болтают ногами. Лица их сияют, но что творится в головах не поймешь. Намечается ли бунт? Возможно. Сложно сказать. И все же они пришли. И у каждого в руках экземпляр «Все хорошо» (с моими режиссерскими пометками) а это уже что-то. По крайней мере, они не сложили из распечаток ритуальный костер. Пока. И на том спасибо. Третья репетиция. Все они уже разбились на группки с учетом социальной иерархии, именно так, отдельными стайками, сейчас и сидят. Не улыбаются. Не хмурятся. Ждут. Смотрят своими юными глазами, уверенные, что и впрямь способны что-то увидеть. В центре, разумеется, Бриана, моя бездушная прима, моя Елена, ничем этой роли не заслужившая. Рядом с ней Тревор, ее бойфренд, играющий Бертрама. А Элли, конечно, жмется в углу. Элли, серая мышка, моя сероглазая любимица. Гадкий утенок с прекрасной душой. В прошлом году она играла кормилицу в «Ромео и Джульетте». А в этом ей досталась роль недужного Короля, хотя из нее вышла бы прекрасная Елена. Все остальные студенты для меня просто море, тусклое бесталанное море, и роли им я раздала соответствующие. Они со скучающим видом пялятся на меня, отмечая, какой изможденный у меня вид, и откровенно зевают мне в лицо.