Разумно мыслишь, одобрил Рубахин, вновь превращаясь в самоуверенного руководителя, и принялся излагать свой конгениальный план.
Выглядел он на все сто прям ГОЭЛРО.
Слушаю критику, закончил Рубахин.
Никаких замечаний!
Отлично! улыбнулся Соломон Венедиктович. Признаться, думал: сочтешь мое предложение сумасшедшим.
Ну было дело, только в самом начале, а в итоге любо!
Ну, любо, так любо, Рубахин протянул через стол пятерню. Значит, вместе до финиша?
Победного! Костя с жаром пожал ему руку.
А финны с финнками в финских банях..
пусть финками бреют финнские яйца!
Друзья расхохотались.
Слушай, а они свинину едят?
Да хрен их знает! Тебе зачем?
Дак подложим.
И снова хохот.
Двое русских продвинутых мужиков задумали финку финнам в бок. И не в темной подворотне, а прямо в просторном кабинете директора энергоремонтного предприятия, ставшего структурным подразделением совместного русско-финнского холдинга «Фортуна». От тех, что караулят по подворотням, можно откупиться наличностью из кошелька, а вот от этих такой мелочью не отделаешься. Ишь, как регочут!
Нареготавшись.
С кого начнем?
Сверху вниз тех, кто нам нужен.
А если
«Отключим газ!» То бишь выгоним на хер с плохой записью в трудовой книжке. Кто не с нами, тот против нас!
Что, так сразу со статьей? удивился Инночкин.
Почему «сразу»? усмехнулся Рубахин. На любого что-нибудь наскребется.
И подмигнул:
С кадрами надо работать.
Нажал кнопку селектора:
Ксения, заместителя по производству ко мне.
Через минуту звонок. Голос Барашкина:
Вызывали, Соломон Венедиктович? Сейчас приду!
Что-что, а угодить начальству Мустафа Абрамович умел. Исконно русскому человеку, коим считал он своего директора, люба правда-матка в глаза с последующими искренними раскаяниями и извинениями мол, заблуждался, шеф, прости подлеца. Что и практиковал почти ежедневно.
Простите меня великодушно, Соломон Венедиктович, тенорил Барашкин, прижав к груди обе ладони. Не врубаюсь.
Рубахин строго:
Раз не врубаешься, садись нахер за стол и пиши заявление по собственному желанию.
На хер или за стол?
Однохерственно! Впрочем, если остроумия некуда деть, иди в цирк коверным работать! А хочешь остаться у меня и не лизать финнам жопу, пиши заявление на увольнение. Предупреждаю: не создавай на ровном месте проблему выгоню по статье.
Обижаете, Соломон Венедиктович! Барашкин широко улыбнулся. Вы ж для меня, как теща родная
Садись, пиши, Рубахин дал понять, что разговорная часть завершена.
Главный инженер Рылин был следующим. Глубоко посаженные недружелюбные глаза, сжатые в ниточку губы и тяжелый подбородок выдавали в нем человека, руководствующегося в жизни принципом: «а мы постоим на своем настоим».
С полуслова поняв директора, он «врубил дурака» делал вид, что ужасно озабочен состоянием дел на производстве.
Я им говорю: как вы могли забыть вагончик в Ебурге? Вагончик! Это вам не будка собачья. Кстати, Костя, твои орлы.
Да хер с ним! успокаивал ретивого служаку директор. Забудут, потом себе заберем. Ты что ли остаешься?
А эти-то что удумали, уроды, продолжал нести «пургу» Рылин.
Рубахин долго и внимательно его слушал, склонив голову на бок и сохраняя спокойствие.
Слышь, Рылин, Соломон Венедиктович повертел перед собой ладонями, будто кубик Рубика собирал. Ты должен быть в курсе, как ежи размножаются.
Тут главный инженер умолк ошарашенный.
К чему вы? спросил, промокнув платком лоб.
Сейчас узнаешь, и попросил секретаря вызвать главного бухгалтера.
Н. Л. Шулленберг не заставила себя ждать. Дама была аппетитногубая, полногрудая, но с тоненькими ножками, трепетавшими при каждом шаге от многопудовой нагрузки этакий перекормленный Наф-Наф на копытцах.
На будущий год нам нужно новое положение по надбавкам стимулирующего характера начала главный бухгалтер, едва войдя в кабинет.
Да на хрен! отмахнулся Рубахин. Ничего нам не нужно на следующий год. Потому что следующего года для нас не будет.
Рылин и главный бухгалтер в недоумении уставились на него.
Ну-ка, повторите, Нина Львовна, что вы мне про этого субчика говорили, Соломон Венедиктович ткнул пальцем в главного инженера.
Женщина потупилась, будто ей сделали предложение, и заворковала вкрадчиво:
А вот пусть объяснит, уважаемый Владимир Викторович, почему у него постоянно не сходятся отчетности по командировочным.
Рылин не стал запираться, а сразу же перешел к оправданиям.
А я не могу подрывать дисциплину в коллективе перед сдачей объекта. Рука не поднимается выдавать деньги на пьянство. Лучше я их
Сам пропью! закончил Рубахин.
Я не пью на работе, обиделся главный инженер.
Ну, «домой унесу». Как это не назови все равно воровство. Значит так, Рылин, либо ты пишешь заявление на увольнение по собственному желанию, либо по моему желанию Нина Львовна на тебя в прокуратуру строчит донос.
Быть главным инженером предприятия очень хлопотно, но приятно, хотя бы потому, что твое мнение специалиста даже начальством не оспаривается. Всем директорам, с которыми Владимиру Викторовичу приходилось работать, было далеко до идеала, до требовательного и принципиального руководителя, у которого мухи и те летают строем. Быть главным специалистом у профана Рубахина, да еще склонного закрывать глаза на «шалости» подчиненных с подотчетными деньгами, не в тягость, а в кайф. Но по всем приметам дни Соломошки сочтены: не прорваться ему с его багажом технических знаний и административных навыков через финские рогатки. Да вот ситуация утопающий хватает за ногу плывущего. Как тут спастись?
Увольняться Рылину не хотелось. Он набычился, каменно стиснув челюсти, в позе: а мы постоим, на своем настоим Бог даст, сами станем директорами. Думал так, не догадываясь, что в директорах не продержался бы и месяца. Как началось массовое увольнение сотрудников, так и его бы сняли не уважали главного инженера Рылина на энергоремонтном предприятии.
Смерив упрямого подчиненного оценивающим взглядом, Рубахин сказал главному бухгалтеру:
Пишите, Нина Львовна, заявление в прокуратуру.
Может, приказом проще уволить? подал голос Костя Инночкин. Зачем же в суд человека?
Рубахин жестко:
За измену Родине с блми финскими!
Главный бухгалтер:
Ох, не нравится мне эта затея.
Всем что-нибудь не нравится, Нина Львовна, оборвал ее Соломон Венедиктович. Кому работа, кому зарплата, а кому и директор. Только мне все нравятся, и знаете почему? Да потому что у каждого из вас голова болит только за свою задницу, а у меня за предприятие. И когда любимое детище отдают на разграбление аборигенам из бывшей российской колонии, возомнившим себя культурной нацией, а нас считающих отсталыми свиньями, достойных хлева, меня так прямо с души воротит. Я бы это все лучше взорвал, чем им отдал как Кутузов Москву.
Лицо директора на глазах наливалось свекольным цветом.
Пора всем наконец осознать реалии нашего настоящего и недалекого будущего, демонстрируя начальственный гнев, Рубахин ударил ладонью о стол, и научиться любить многострадальную нашу Родину. Впрочем, черт с вами! Можете оставаться, но не проситесь потом ко мне. Вы не дети, я вам не добрая мамочка! Всех патриотов с собой заберу, а вы целуйтесь здесь с акала-какалами.
Вы наш добрый папочка! вставила Шулленберг, желая разрядить обстановку.
Спасибо, доченька!
Под свирепым взглядом директора Нина Львовна съежилась, уменьшилась в объеме чуть ли не вполовину.
Выдержав долгую паузу, Соломон Венедиктович сказал:
Все свободны!
Присутствующих, кроме Инночкина, словно ураганом понесло к двери.
Но учтите, сказал им Рубахин в спину. У меня достаточно крепкая память, чтобы не забыть обиды. Как говорил в такой ситуации крестный отец дон Вито Корлеоне: «Я верю в дружбу и готов доказать свою дружбу первым».