Еще мгновение блестели кристаллы, потом растаяли и исчезли. Армуд погладил меня по щеке тыльной стороной ладони.
Ты такая красивая, Унни, сказал он. И смелая.
Мы улыбнулись друг другу и пошли дальше, ускоряя шаг. Человек, обратившийся ко мне с ужасной раной на руке, которую я вылечила при помощи белого мха. При следующей встрече он подкинул моего сына в воздух, так что тот захохотал до икоты. Потом поймал голыми руками чужую курицу, свернул ей шею и угостил меня ужином где-то на грани города и воды. Он не пошел дальше в сторону Му в Рана, как задумывал изначально, а нашел себе работу в порту Тронхейма, хотя обо мне там шли злые слухи. Человек, который умел улыбаться так, что морщинки вокруг глаз становились глубже, и который остался со мной. Несмотря ни на что.
Поэтому все так вышло. Поэтому он шел со мной, а я с ним. Не от разума, а от чувства. Когда мы были вместе, прекрасного казалось больше, чем опасности. Куда бы ни пошел один из нас, второй последовал бы за ним. Куда хотел один, туда хотел и другой. Это, и еще одно понимание того, что я не могу вернуться.
Вскоре снежинки уже нещадно хлестали в лицо, резали глаза. Я завернула тебя, Руар, в шарф Армуда и обеими руками прижала к себе. Когда ветер подул сильнее, я подняла плечи и опустила голову, спрятав подбородок за край шарфа. Шаг за шагом пробиралась я сквозь непогоду, не сводя глаз со следов Армуда перед собой. Отпечатки моих подошв как раз помещались внутри его следов. Когда он обернулся ко мне и улыбнулся, лицо у него было покрыто снегом и изморосью, а подбородок посинел от холода. Задним числом я думала, как он, должно быть, мерз тогда, идя впереди и рассекая ветер, отдав тебе свой шарф, но он никогда не жаловался.
Вот так себя чувствуешь, когда отрываешься от земли, Унни, моя дорогая! рассмеялся он, видя, что я встревожена. Нужен ветер, чтобы полететь!
Ближе к вечеру броться с ураганом стал невозможно. Он норовил сбить меня с ног, обжигал уши, хотя голова у меня и была замотана шалью. Армуд нашел большой камень, защищавший от ветра, и построил снежный вал, который защитил бы нас на ночь, пока погода не изменится. Потом мне пришлось разводить огонь пальцы у Армуда настолько замерзли, что он не мог ими пошевелить. Мы крепко прижались друг к другу, как матрешки, которых расписывают где-то в окрестностях Москвы. Их он видел своими глазами, нашептывал мне на ухо об их радостных расцветках, в тепле его живота я ела горный снег, согревая руки Армуда у себя в подмышках. Холод шептал мне, что ничего не выйдет. Но что нам оставалось?
Солнце напевало нам, когда мы пересекли границу Швеции. Думаю, мы вошли в Хэрьедален, не знаю точно, где, но именно с той стороны мы и пришли. Едва мы ступили на чужестранную землю, как я перевела дух, и идти стало легче. Страх по-прежнему таился в голове, и ноги болели, но я расправила плечи, и переносить боль в правой ноге сразу стало легче. Мы увидели лес, деревни и просторы. Спустились с горы в долину, через реки и речушки снова лес, снова вода. Я все еще мерзла, так что мы пошли на юго-восток в поисках тепла, чтобы отогреться после того перехода, который только что совершили. Куда податься? Нам ни к чему большой город, мы ищем нечто маленькое и безопасное. В Стокгольме двадцать человек погибли, пытаясь увидеть хоть одним глазком Кристину Нильсон. Их задавили насмерть перед отелем, где жила певица, это рассказала мне целительница Брита, когда я жила у нее перед тем, как она умерла и родился Руар. Туда мы точно не пойдем.
Через несколько дней горы стали синими, и просторы перед нами засияли всеми оттенками неба. Хэльсингланд. Природа радовала глаз яркими чистыми тонами, как произведение искусства из разноцветных кубиков. Колыхающиеся пшеничные поля. Смеющиеся цветы льна. Солнце за тучей. Узловатые ветки, торчащие из шершавых стволов. Просторы, синие горы и черный лес. Для Армуда, страдавшего дальтонизмом и не различавшего цветов, этот ландшафт показался самым прекрасным на свете. Вся остальная реальность в сравнении с этой представала серо-коричневой мешаниной. Красный и зеленый сливались для него в один и тот же коричневый цвет. Но здесь здесь был лен, синие горы, голубое небо. Здесь была красота, которая могла порадовать и его глаз.
Взглянув на меня, он улыбнулся.
Я увидела, о чем он думает, на что надеется. Станет ли это место нашим домом?
Да, ответила я. Мы пришли.
Мы начали смотреть по сторонам, ища себе пристанища. Работа здесь точно найдется, вокруг теснились хлев за хлевом, огромные амбары и деревянные дворцы, служившие домом крупным шведским крестьянам. Посреди протяженных, колышашихся полей виднелись большие, красные дома с крашенными дверьми и причуливой резьбой на окнах. На крыльце нежились на солнышке дети и кошки. Здесь Армуд наверняка мог бы найти себе место батрака.
Но не я даже если я рискну, опасаясь каждую минуту быть выброшенной за порог и снова оказаться без крыши над головой. Нельзя подходить так близко к людям и их вопросам, на которые они будут ожидать от меня ответа, а я не решусь показать бумаги. Руар, ты потянул меня за волосы, когда-то цвета спелой ржи, а ныне грязных оттенков пыли и золы. Ты смеялся мне в лицо звонким смехом, твои глаза цвета ноябрьского неба смотрели так лукаво. Ты указывал на тонконогих коз и жующих коров за забором. И ты, и Армуд могли бы обрести здесь счастье. Но я если люди в этой деревне узнают, они выгонят меня, а потом из другой деревни, снова и снова. В деревне слишком много глаз, слишком много вопросов. Так что мы двинулись дальше. В горле у меня пересохло, руки сжались в кулаки.
Мы миновали большие крестьянские дворы, и дома стали попадаться реже, я посматривала на курятники и покосившиеся домики, когда мы проходили мимо, но все они были обитаемы. Ты, Руар, смотрел на высокие кроны сосен в бесконечном лесу, пока мы шагали по извилистым тропинкам, протоптанным многими поколениями. Сосны стояли темные, ели смотрели на нас, как смотрели вокруг сотни лет. Ты ловил мой взгляд, улыбался нитям паутины лесного паука. Самые прекрасные кружева леса. Ты хотел спуститься на землю, чтобы рассмотреть их поближе, но я не решалась остановиться, боясь, что мне не хватит потом сил подняться. Вот оно! Что-то серое и невзрачное мелькнуло за деревьями, блеснуло одним глазом, затуманенным пылью. Одинокий домик с окошком, которое мне предстоит отмыть так я надеялась. Неужели мы сможем остановиться здесь? Надежда пробудилась во мне, когда мы подошли ближе. Но нет, дорожка к дому хорошо утоптанная. Ведро у двери еще не начало ржаветь. Кто-то иногда приходит сюда, и скоро вернется.
Мы пошли дальше. На следующий день я подошла к самому окну, прежде чем увидела, что внутри кто-то подмел пол и выставил яблоки. Нигде для нас не найдется места. В кармане остались последние монеты, силы на исходе. Я видела, как Армуд шагает впереди, решительный, широкоплечий, хотя и он не ведает, куда мы идем. Теперь он нес и тебя, и поклажу, а я все равно отставала. В его волосах осела пыль, так что они стали серыми, хотя должны быть коричневыми и блестящими, но, когда он оборачивался и ждал меня, взгляд его не был ничем замутнен. Теплые карие глаза, как кора после дождя. Он щурился, когда смеялся, как щурятся на солнце. Держал твое бледное маленькое тельце на своей загорелой груди, и вы были так прекрасны вместе. Тогда у меня снова появлялись силы догнать вас, хотя внутри все больше давила мысль, что все напрасно. Ноги почти не ощущались, зато мысли прояснились. Вдоль озера Уршён я тащилась все медленнее, а в Эстребёле я долго сидела, прислонясь к стволу дерева. Я говорила совершенно искренне, когда выдавила из себя: