Странно, сэр, сказал он, совершенно необъяснимо!
Что странно, что необъяснимо? спросили несколько человек.
За спиной капитана Аркли появляется еще одна фигура, которой нет в комнате, женщина, ей богу! ответил он, ставя трубу на кусок черного бархата; и там о, в этом не могло быть сомнений слабо обозначились очертания той, чья лицо и фигура слишком живо запечатлелись в моем сердце и мозгу, когда она печально склонилась надо мной, с ее мягкими, ясными глазами и копной длинных светлых волос.
Стакан выпал из моей руки на пол и разлетелся на атомы. Похожая фигура, парящая рядом со мной, была видна среди изображенной группы офицеров, но исчезла. Я отказался снова фотографироваться и вышел из студии в полном смятении и с ужасно расшатанными нервами, хотя мои товарищи утверждали, что со мной сыграли злую шутку. Если да, то так выглядела фигура из моего сна моя потерянная любовь, у которой, как я вскоре узнал из письма, лопнул кровеносный сосуд, и она скончалась ночью 3 июня с моим именем на устах?
Такова была история Джека Аркли. Было ли это ложью или правдой в наш век спиритизма и многих контактов медиумов с невидимым миром, в котором Энемосер развеял свою теорию полярности, я претендую на то, чтобы не говорить, и предоставляю другим определять. Мой друг стал угрюмым одиночкой. Я вернулся в свой полк и с тех пор больше никогда не видел своего старого приятеля. Последнее, что я слышал о нем, было то, что он оставил службу и умер отцом-мессионером в одном из многих новых монашеских учреждений, существующих в великой метрополии.
Призрачная рука
Возвращаются ли мертвые когда-нибудь на эту землю?
По этому поводу даже уважаемый и несентиментальный доктор Джонсон придерживался мнения, что утверждать, что они этого не делают, значило бы противоречить одновременным и неизменным свидетельствам всех эпох и народов, поскольку не было народа столь варварского и столь цивилизованного, среди которого не было бы людей, о которых рассказывали бы и которые не верили бы в явления мертвых.
То, в чем сомневаются отдельные придирчивые люди, добавляет он, может очень мало ослабить общие доказательства, и некоторые, кто отрицает это своими языками, признаются в этом из-за своих страхов.
В августе прошлого года, во время турне по северу, я оказался с тремя друзьями в отеле «Скандинавия» в длинном и красивом Карле Йохане Гейде в Христиании. Одного дня или чуть больше нам хватило, чтобы «объехать» всех львов маленькой норвежской столицы королевский дворец, величественное белое здание, охраняемое сутулыми норвежскими стрелками в длинных плащах, с широкими полями и зелеными плюмажами; огромное кирпичное здание, где был штурм, и где красный лев изображен на всем, от королевского трона до ведерка для угля у привратника; замок Аггерхейс и его небольшая оружейная, с единственной кольчугой и длинными мушкетами шотландцев, павших при Ромсдале. Кроме этого больше нечего смотреть; и когда маленькие сады Тиволи закрываются в десять, вся Христиания засыпает до рассвета следующего утра.
Поскольку английские экипажи в Норвегии были совершенно бесполезны, мы заказали для отъезда четыре местных кареты, так как намеревались отправиться в дикую горную местность под названием Доврефельд, когда задержка с прибытием некоторых писем вынудила меня задержаться на два дня дольше моих спутников, которые обещали ждать меня в Роднес, недалеко от начала великолепного Рансфьорда; и эта частичная разлука с последующим обстоятельством необходимости путешествовать в одиночку по совершенно незнакомым мне районам, имея лишь очень слабое знание языка, стали поводом для истории, которую я собираюсь рассказать.
В фешенебельных отелях Христиании фуршет заканчивается к двум часам дня, поэтому около четырех пополудни я покинул город, улицы и архитектура которого напоминают участки Тоттенхэм-Корт-роуд с редкими фрагментами старого Честера. В моей карриоле, комфортабельной двуколке, находились мой чемодан и футляр для оружия; все это вместе со всей моей персоной, да и сам кузов экипажа, было накрыто одним из тех огромных брезентовых плащей, которые компания carriole поставила на прилавок магазина.
Хотя дождь начал лить с необычной для скандинавов силой и густотой, когда я оставил позади город, покрытый красной черепицей, со всеми его шпилями из зеленой меди, я не мог не быть поражен смелой красотой пейзажа, когда сильная маленькая лошадка быстрым шагом несла легкую повозку по дороге. Неровная горная дорога, окаймленная естественными лесами из темных и торжественных на вид сосен, перемежающихся изящными серебристыми березами, зелень листвы которых сильно контрастировала с синевой узких фиордов, открывавшихся со всех сторон, и с цветами, в которые были выкрашены похожие на игрушки деревенские домики: их деревянные стены всегда были снежно-белыми, а черепичные крыши огненно-красными. Даже некоторые деревенские шпили носили тот же кровавый оттенок, представляя, таким образом, особую особенность пейзажа.
Дождь усилился до неприятной степени; день, казалось, сменился вечером, а вечер ночью раньше, чем обычно, в то время как густые массы тумана скатывались с крутых склонов лесистых холмов, над которыми повсюду и во всех открывающихся перспективах, подобно морю шишек, раскинулись мрачные ели. И по мере того, как домов становилось все меньше и они удалялись друг от друга, и ни одного странника не было видно на горизонте, а ориентироваться мне помогала только карманная карта моего «Джона Мюррея», я вскоре убедился, что вместо того, чтобы следовать маршрутом в Роднес, я нахожусь где-то на берегах Тири-фиорда, по меньшей мере три норвежские мили (то есть двадцать одна английская) в противоположном направлении, моя маленькая лошадка измучена, дождь все еще льет непрерывным потоком, ночь уже близка, а вокруг меня повсюду потрясающие горные пейзажи. Я находился в почти круглой долине (окруженной цепью холмов), которая открылась передо мной после выхода из глубокой пропасти, в которую входит дорога, недалеко от места, которое, как я впоследствии узнал, носит название Крогклевен.
Из-за крутизны дороги и некоторого износа упряжи моей наемной повозки колеса разболтались, и я оказался с бесполезной теперь лошадью и повозкой вдали от любого дома, усадьбы или деревни, где я мог бы починить повреждения или найти укрытие. Дождь все еще продолжался, льющий, как водный поток. Густой, косматый и непроходимый лес из норвежской сосны возвышался вокруг меня, тени деревьев казались еще темнее из-за необычного мрака ночи.
Оставаться тихо в повозке было неподходящим решением для такого нетерпеливого темперамента, как мой; я отвел двуколку в сторону от дороги, накрыл брезентом свой небольшой багаж и оружейный ящик, привязал к пони и отправился пешком, окоченевший, измученный и усталый, на поиски помощи. И, хотя я был вооружен только норвежским складным ножом, я не боялся воров или нападения.
Идя пешком по дороге под проливным дождем, в шотландском пледе и клеенке, которые теперь были моей единственной защитой, я вскоре заметил боковую калитку и маленькую аллею, указывавшие на близость жилища. Пройдя около трехсот ярдов, лес стал более открытым, передо мной появился свет, и я обнаружил, что он исходит из окна на первом этаже небольшого двухэтажного особняка, полностью построенного из дерева. Створка, разделенная посередине, была не заперта на засов и стояла частично и самым заманчивым образом открытой; зная, насколько гостеприимны норвежцы, я, не утруждая себя поисками входной двери, перешагнул через низкий подоконник в комнату (в которой не было жильцов) и огляделся в поисках звонка, забыв, что в этой стране, где нет каминных полок, его обычно можно найти за дверью.