Уже собравшись идти, я услышал слова отца:
Постой.
Я развернулся и увидел лицо, столкнувшееся с неизвестностью. Лицо встревоженное, но всё же готовое смириться с утратой. Такое бывает у дельцов, несущих суммы банкам в надежде выручить мизерный процент.
Сентиментальность была не присуща отцу. Он выдавил:
Возможно, мы прощаемся на долгий срок
Но здесь ведь будут увольнительные и отпускные! Всё нормально, ещё увидимся.
«Чем раньше я стану холоден к привязанностям, тем проще будет привыкнуть к трудностям» решил я.
Дело не в этом Я хочу сказать, что тебя ждёт. Сейчас самое сложное для тебя время. Время, когда нужно будет проявить характер. Взять своё! Запрыгнуть на коня! Поймать рыбку!..
Я хотел прекратить его речь, но стоял молча. С каждой минутой сложнее было создавать видимость заинтересованности. Порой он увлекался настолько, что его метафоры окончательно теряли смысл.
Когда-то и я был курсантом, а затем офицером Участвовал в боевых действиях и много через что прошёл Нужно быть мужественным, сын! Я прошёл этот путь, ни секунды не колеблясь! Ничего не бойся! У тебя порода такая боевая! сказал он, решительно глядя в мои глаза. Его взгляд, его голос, его выражение лица всё кричало о том, что он испытывает гордость и вместе с тем осознаёт утрату. Казалось, что его мужественная маска вот-вот спадёт.
Ладно. Всё будет нормально нехотя ответил я. Мне не терпелось закончить с сантиментами.
Напоследок отец выдавил из себя:
Я люблю тебя, сын.
Я молча кивнул и, недолго думая, пошёл к залу инструктажа.
Внутри рядами стояли длинные скамейки, занимавшие большую часть комнаты. У самой стены примостился стол лектора, над которым с горделивым трепетом были вывешены портреты первых лиц государства.
Я сел на ближайшую от входа скамейку и с любопытством огляделся: солнце уже садилось, последние его лучи проникали в зал, опаляя и без того светлые стены. Мой взгляд зацепился за бумагу на стене:
ПОЛОЖЕНИЕ УСТАВА 14.1
Передвижение по академии осуществляется строго погруппно! Курсанты обязаны следовать строем на каждое построение и при передвижении между учебными корпусами. В случаях, когда ситуация не требует отлагательств, курсант может передвигаться одиночно БЕГОМ.
За скамейками сидели такие же, как и я, поступившие. Кто-то из них перешёптывался с соседом, кто-то активно обсуждал последние новости, кто-то во всё горло смеялся, услышав ловкую шутку. Нашлись здесь и подобные мне одиночки, сидящие поодаль от остальных и наблюдающие беспокойное племя.
«Курсант обязан» мысленно произнес я, вспоминая выписку устава.
Входная дверь отворилась. Внутрь подтягивались опоздавшие, однако офицера среди них до сих пор не было.
Меня окружали непонятливые лица. В них не было той мрачности, какую держал в себе я. Они принимали факт поступления, надеясь на лучшее.
Внутрь рванул офицер. Вторжение было настолько молниеносным, что кожаный дипломат в его руке раскрылся. На пол полетели бумажки, кружащиеся в танце, подобно опадающим листьям.
Он нагнулся и суетливо всё подобрал.
Встать! послышался гнусавый выкрик.
Часть присутствующих встала. Вторая часть находилась в странном оцепенении.
Сесть! ещё с большим усердием провопил офицер. Всем сесть, выродки!
Увидев, что все сели, он снова повторил:
Встать!
Во время этого мероприятия я всматривался в его лицо. Оно было одутловатым и покрасневшим. Воротник рубашки явно был не по размерам его шеи, отчего на ней зияли красные полосы, словно порезы. Маленькие тёмные глазки бегали по молодняку, будто ища повод, чтобы придраться. Рот узкий и маленький, что показалось мне забавным, учитывая, насколько громкие звуки он издаёт. Сальные каштановые волосы блестели при свете ламп, а ровно подстриженная чёлка добавляла комичности его внешности.
Широко шагнув от стола к партам, он дал третий залп:
Сесть!
Я долго сдерживался, и в конце концов, из моего рта вырвался смешок.
Зенки офицера тут же покосились на меня.
Фамилия!
Что? спросил я, еле сдерживаясь от того, чтобы не взорваться.
Он закипел от возмущения:
Встань, когда к тебе обращаются!
Я нехотя поднялся.
Фамилия!
Краем глаза поглядев за остальными, я понял, что все смотрят на меня с каменными лицами.
«Неужели это только меня забавляет?»
Самойлов! молодцевато-язвительным тоном ответил я.
Вены на шее изверга вздулись. Он тяжело засопел, достал выстиранный платок из нагрудного кармашка и громко сморкнулся.
Теперь уже смешки еле сдерживали все курсанты.
Че ты там мямлишь?! Кто тебе разрешал смеяться?! Ты будешь рыдать и то только по моей команде!
Продолжая смотреть на его дергавшиеся щёки, я понял, что жизнь здесь не будет лёгкой. Минутная битва взглядов и вот, кажется, цвет его лица приблизился к нормальному. Остыв, он сел на табуретку, что стояла у стола и с полуприкрытыми глазами тяжело вздохнул:
Такие, как вы, Самойлов, долго здесь не живут. Вы сгниёте в нарядах или на гауптвахте, а то и вовсе вылетите отсюда.
Лицо его приобрело злобный оттенок. Маленькие глаза пробегались по курсантам, надеясь найти вызов, неподчинение.
Первое, что вы должны усвоить это дисциплина. Любая оплошность на служебных мероприятиях или учебе будет строго наказана. Но сейчас не об этом.
Он откашлялся и продолжил:
Я старший лейтенант Леонтьев Гоха. Как минимум ближайшие несколько лет я буду вашим куратором. Обращайтесь ко мне по служебным вопросам. Можете даже за советом. Я не мало бойцов воспитал.
Я продолжал смотреть в лицо офицера.
«Неужели ему нравится этим заниматься?» подумал я.
Садись, Самойлов. устало пробурчал офицер, плюхаясь на стул.
Меня снова начал пробирать смех.
Он взглянул неодобрительно:
Пойдете в отказ он помедлил, подбирая слово. пойдете ещё куда-нибудь! Каждому из вас перво-наперво нужно выучить все положения устава академии. Более того, вы должны неукоснительно следовать всему, что там написано!
Парень, сидевший на другом краю лавки, с любопытством взглянул на меня.
Скоро вы получите форму и вещевое довольствие, а также форменное обмундирование. И
Он продолжил говорить, а я тем временем растворился в мыслях. Мне захотелось оглядеться и осмотреть людей, с которыми мне предстоит пройти долгий путь.
Многие из них сидели отстранённо, будто находясь в прострации. Нельзя отрицать, что вчерашние домашние мальчики до сих пор не понимают, где находятся. Они привыкли к свободе, которая освобождает от тяжелых решений и, что важнее, от страшных последствий.
Б-э-э! возник звук близ меня. Я встрепенулся, но не подал виду. Посмотрев в сторону, я убедился, что звук издал не баран. Это был всего лишь мой сосед по парте.
В зале повисла тишина. Все затаили дыхание, пытаясь разгадать произошедшее.
Странный парень выделялся из большинства: его сложение слишком худощаво, под глазами огромные синяки, да и само лицо крайне нежное, буквально детское. Это единственный человек из всего зала, на голове которого ещё осталась длинная шевелюра.
Его эмоции выглядели неестественно. Наверное, лучше подойдет слово «несуразно». Мне до сих пор не было понятно: шутка ли это, либо гениальный замысел?
Глаза старлея Гохи повыскакивали из орбит:
Фамилия!
Попов! с озорным нахальством ответил парень. Мне показалось, что он скопировал мой трюк.
Встать!
Парень закрыл лицо руками и уткнулся головой в парту.
«Он что, спрятался?..» подумал я, с интересом наблюдая.
Встать! не оставляя попыток, продолжил офицер. Широкими шагами он подошёл к парте, где сидел бунтарь, и дёрнул его за руку.
Попов откинул обе руки от лица и с ироничной улыбкой уставился на офицера.
Ах ты! заорал Гоха, занося руку над головой. Простояв в нападающей позе несколько секунд, офицер задумался, опустил руку и поправил свою рубаху.