Мам, а что такое «шалава»? вспомнила вдруг Сима.
Слово нехорошее, буркнула мать. Не повторяй всякое.
Это папа сказал, не сдавалась пытливая дочь.
Папа скажет так уж скажет, хмыкнула Екатерина Сергеевна. Не повторяй, говорю, плохие слова, бранные. Слушайся мать!
И Сима послушалась и стала «досматривать свой фильм» с ковром-самолетом, ведь это было гораздо лучше, чем нехорошие слова. Вскоре она угрелась под ватником, а потом провалилась в сон, и сон был тоже красочный и радостный. Но когда она проснулась дома под настоящим одеялом, реальность оказалась лишенной красок и наполненной все той же руганью и страхом отец появился, громыхая чем-то на весь дом и падая, как дядя Коля Котызин. Мама поспешно унесла маленькую Симу соседке бабе Вале. Баба Валя всегда пускала к себе маму, жалела ее, а отца шугала.
Отец бабу Валю побаивался, у нее младший брат в Твери милиционером работал, и только этим милиционером отца на какое-то время можно было припугнуть и утихомирить. Потому что несколько раз он приезжал к сестре в деревню и даже заходил к ним с мамой большой-пребольшой, как двустворчатый шкаф. Говорил он, как в бочку гудел, басовито и раскатисто про какую-то «тюрягу» и, что удивительно, совсем не пил. Баба Валя говорила про брата: «Больная печень». А когда Сима оказывалась у нее в гостях, что бывало частенько, то ее тоже сажали перед включенным телевизором.
Сима и в самом деле очень любила смотреть фильмы. Как ни странно, они нравились ей гораздо больше, чем мультики.
Почему, доча? поинтересовалась как-то Екатерина Сергеевна.
Ну, мам, мультики же невсамделишные, объяснила дочка. А тут все взаправду.
Она искренне считала, что так, как в фильмах, это и есть взаправду. Даже более взаправду, чем в жизни. Поэтому иногда, когда отец напивался, он представлялся ей каким-то лесным волосатым чудовищем. Он и на маму в ее «собственных фильмах» кричал этим словом «шалава», а Сима запомнила, что оно нехорошее. Но она никогда не верила, что ее добрая мама может быть какой-то там «шалавой». Ей представлялось, что это что-то вроде ожившего лохматого шалаша из веток с листьями, такая своеобразная избушка на курьих ножках, в которой сидит злобная крючконосая карга. Карга, подхватив свой шалаш двумя руками, как подол платья, бегала и пиналась лохматыми, как у отца, ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, добытые им где-то в городе на барахолке. Кто-то, может быть, и посмеялся бы над такой картиной, но Симе было совсем не до смеха ей было страшно, потому что папа действительно в пьяном угаре сильно пинался. Сколько раз он попадал ботинками маме по коленям, и мама беззвучно плакала, а потом долго и сильно хромала после очередной отцовской бучи.
Симе было очень жалко маму, но что она могла поделать? Ведь никакой добрый молодец никогда не приходил к ним на выручку. И воображаемые «фильмы» постепенно из светлых и радостных становились все более мрачными, а сны сменялись кошмарами, от которых девочка посреди ночи с криком и плачем просыпалась.
Дядька злой пришел, сквозь слезы объясняла она перепуганной спросонья маме.
Какой дядька?
Дядька папа
Не говори так, доча, вздыхала мать.
Ладно, не буду, соглашалась дочь.
Но Сима все чаще про себя так его и называла «дядька папа». Она даже маме боялась в этом признаться, потому что об этом мог случайно узнать отец, которого Сима со временем стала бояться как огня. И только любимый медвежонок Топтыжка напоминал ей о том, что когда-то, давным-давно, отец был добрым и хорошим.
Но всему приходит конец и терпению Екатерины Сергеевны он тоже пришел. В один прекрасный но вряд ли это определение здесь уместно день, когда отца послали на машине в командировку с ночевкой, она спешно собрала свои и дочкины нехитрые пожитки и ушла из дома. Сима очень ярко запомнила, как они с мамой быстро шагали по дороге к остановке в одной руке у нее был Топтыжка, а в другой портфель. Симе было тогда восемь и училась она во втором классе. К этому времени Сима уже многое понимала. Что спасение ниоткуда точно не придет, а спасение утопающих это дело рук самих утопающих. И что маму она должна беречь и не огорчать и так огорчений хватает. Поэтому она делала все, что было в ее пока еще детских силах, помогала по дому и училась без троек. И еще постоянно что-то чирикала в блокнотике то маленьких птичек, то цветы.
Ишь, ловкие какие, заметила как-то мама, заглянув ей через плечо, что там дочка рисует. А что такие маленькие-то?
Сима пожала плечами:
Ну так. Нравится все маленькое рисовать. Аккуратненькое.
Ну, рисуй-рисуй, погладила ее мама по голове. Уроки-то успеваешь делать?
Конечно. Сима заторопилась и с гордостью развернула дневник: Смотри, по русскому четыре, по математике четыре, а по рисованию целая пятерка.
За птичек, что ль, твоих? пошутила мать. Рисовунья ты моя
Они пока что переселились к маминой маме, то есть бабушке Симы в село Кушалино. Это было от работы еще дальше, но бросить ее и думать было нечего. В маленьких поселках каждое место на счету, и все держатся за свои рабочие места, как утопающие. Поэтому Сима с мамой года полтора жили у бабушки, и добираться до работы стало еще маетнее.
Но зато уже никто не устраивал пьяных драк, потому что вскоре после переезда мама Симы подала на развод.
На алименты еще подай, жестко и строго сказала бабушка. Не прокормиться так.
Ну так неужели, ответила Екатерина Сергеевна.
А через полтора года им чудом дали комнату в бараке в Рамешках деревянном доме на три семьи. Из удобств печка, вода во дворе в колонке, а туалет все та же дырка, хоть и в доме. Но спалось уже спокойно без кошмаров
Отец один раз, в самом начале, приехал «за семьей», чисто одетый, трезвый. Но мать устроила ему неожиданно бурный «от ворот поворот» похоже, они оба такого отпора не ожидали. За Катю все встали горой, а он почувствовал себя не в своей тарелке пришлым, ненужным, лишним. Быстро стушевался и «свалил в туман», как выразилась мама. Пытался там, дома, распускать про «бывшую» всякие слухи, но односельчане прекрасно знали про их быт все. Поэтому не верили, но помалкивали, и только мужики по пьяной лавочке из мужской солидарности поддакивали и бодрились: «Да мы ей» Но до дела никогда не доходило. А потом Виктор Иваныч подался шоферить куда-то совсем далеко, да так след его и затерялся. Алименты, правда, приходили и то ладно.
Как они жили? Выживали. Лихие девяностые для всей страны время нелегкое, а уж для небольших городков, поселков и деревень тем более. Мать приходила с работы поздно, валилась с ног, и хозяйство очень быстро перешло в руки маленькой Симы. Спасали маленький огород да оптимизм мамы, всегда повторявшей: «Если уж в войну люди выжили, то и мы справимся».
Так Сима потихоньку постигала взрослую сельскую жизнь, без иллюзий. Но у нее было «ее кино». Да и мама, зная о дочкином пристрастии, всегда отпускала ее в местный клуб на всякие фильмы. Привозили разные, в том числе и иностранные. А уж когда они вместе выбирались иногда в Тверь, посещения кинотеатра были обязательными и торжественными ну как еще могла Екатерина Сергеевна порадовать дочку?
Как-то раз, когда Сима училась уже в пятом классе, мама приехала с работы позднее обычного, но очень оживленная и радостная, с большущим букетом ромашек. А ромашки были не такие, какие у них в полях растут, а другие большие, как довольные собой солнышки.
Мам, это чего? спросила Сима.
Ничего, ответила мама и почему-то смущенно засмеялась.
Хахаль, что ли? подтрунила соседка.
А хоть бы и хахаль, задорно вскинула голову Екатерина Сергеевна. Тебе что?
Да ладно тебе, добродушно мотнула головой та. Дело молодое, тебе еще гулять да гулять.