Было восемь часов утра.
Тестаквадра подошла к нему, пробормотала что-то, неразборчивое в людском гомоне, и двинулась дальше по улице.
Магазин сегодня закрыт, сказал он мягко, как мог, пышногрудой девице с глазами, возможно, приятными, он не рассмотрел она предпочла отвести взгляд, сделать вид, что вовсе не к ней обращается. Она была одной из тех покорных, ожидавших хозяина, который обратится ко всем сразу и объяснит, почему же сегодня вдруг не будет хлеба. Но зря она возлагала на Рокко эти ожидания, он был не из таких. Существуют люди, чье величие духа только Господу увидеть под силу; он не мог говорить громко со всеми сразу. Он был простым христианином. Развернувшись, прошел под брезентовый навес у входа в лавку и сел на ступеньки.
Все внимательно наблюдали за ним, изредка переговариваясь, и отводили взгляды, видя, что он отворачивается, не желая вступать в беседу.
Недалеко от него в толпе стояла светловолосая девчушка она чуть косила, и зубки у нее были острые. Звали ее Кьяра. Он поманил ее пальцем и она смело шагнула к нему.
Он с двух сторон накрыл ее маленькую ладошку своими, словно сделав сэндвич, и произнес:
Рокко не будет работать. Он берет отпуск. На неделю, возможно. Скажи им. Потом все само собой наладится.
Он взял чашку и блюдце с бетонной ступеньки, отхлебнул и махнул рукой на толпу, чтобы Кьяра пошла и передала им его слова.
Вместо этого девочка опустилась на крыльцо рядом с ним. Погладила Рокко по руке, окинула толпу решительным и полным гнева взглядом.
Сквозь толпу наконец протиснулся ДАгостино, и девушка подпрыгнула, встала ему навстречу, скрестив руки на груди, будто запрещая приближаться, и щелкнула для убедительности каблуками.
Обойдя ее, ДАгостино согнулся пополам и поцеловал воздух с обеих сторон головы Рокко, у самых ушей.
Ты страдаешь, да поможет тебе Господь, сказал он.
Может, ты им что-то объяснишь за меня, и тогда они разойдутся? сказал Рокко.
Вчера вечером я был у твоего дома, я стучал, но никто не открыл, продолжал ДАгостино. На тебя совсем не похоже. Но теперь все ясно. Ты, вероятно, это уже видел. Он развернул газету, что держал в руке.
Рокко взял газету, но одну руку все же оставил на плече Кьяры, которая уже заняла прежнее место рядом на ступеньке, чашка с остатками кофе нетвердо стояла на коленях.
Заголовок на первой странице гласил: «Солдат лишился на войне ног и рук, но все же возвращается домой, собираясь отдохнуть». ДАгостино окинул взглядом страницу и перевернул вверх тормашками. Под местом сгиба, рядом с рекламой фирмы по чистке ковров, расположилась статья колонкой в пять дюймов, сообщавшая о большой реконструкции того, что осталось от Элефант-Парка.
На Кьяре были чулки бледно-голубого цвета, расшитые крошечными рыбками. Рокко задался вопросом: что же он такого сделал, что Бог послал ему ее в такую минуту?
Холодящая душу уверенность вызвала нервный смех, вырвавшийся из глубины нутра Рокко. Он вновь перевернул газету.
Ты неверно понял, Джозеф. Вы все неверно поняли. Это не о Миммо. Произошла ошибка на самом верху.
Рокко плутовски улыбнулся:
Ошибка при опознании.
ДАгостино спросил:
Что это значит? Что произошло?
Кончик его носа при этом дергался.
Это значило, что Рокко и его жена должны явиться в государственное учреждение, посмотреть на тело и объяснить всем, что это не их Миммо.
Издалека послышался звук приближающегося цементовоза, и толпа, занимавшая уже всю улицу по ширине, сдвинулась к тротуару. В ней распространялось его видение ситуации, переданное теперь ДАгостино. Громкость шума снизилась. Ощущение было такое, будто у него распухли гайморовы пазухи и влияли теперь на работу мозга.
ДАгостино повернулся и произнес:
И теперь тебе придется терпеть неудобства, остановить работу пекарни, ехать в Нью-Джерси, а потом еще обратно, и все потому, что кто-то там напутал с записями, так?
Именно так, кивнул Рокко.
Кьяра посмотрела на него, сжав губы так сильно, что от них отлила кровь. Страдальческий изгиб побелевшей губы ее кричал: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».
Опираясь на все имевшееся в душе милосердие и терпение, он заговорил тихо, почти шепотом:
Пойми и меня, дорогая, они суют свои грязные пальцы мне в рот и проверяют зубы.
ДАгостино перекатился с мыска на пятку, вышел из тени навеса, возвел очи к небу, затем вновь повернулся к Рокко.
Должны они хотя бы, заговорил он, прочитать, что написано на жетонах, ведь всем известно, что их никогда не снимают.
В определенном смысле Рокко были понятны выводы властей. По словам являвшихся вчера в его дом джентльменов, у найденного парня был жетон с именем Миммо Лаграсса, к тому же личный номер совпадал с тем, который Рокко записал на бумажку и хранил как раз на этот случай в бумажнике с того самого дня, как его мальчик записался на военную службу. Да и рост совпал.
Он повернулся к девушке и спросил:
Так пойдет?
Мне бы больше хотелось пончиков с яблоками, умоляюще произнесла она.
Рокко взглянул на газету. Переполняемый яростью и стыдом. И еще печалью оттого, что Кьяра увидела его таким.
Итак, джентльмены из морской пехоты, продолжал ДАгостино, решив окончательно разобраться в ситуации, сказали Рокко: «Нам нужно, чтобы вы пришли на опознание»? Как будто они сами не знают, кто это, и только благодаря статье в газете стало понятно?
«Зачем они спрашивают меня про статью в газете? подумал Рокко. Не я писал ее».
ДАгостино посмотрел на небо, потом опять на крыльцо и нахмурился. Трагедия заключалась в том, что джентльмены из корпуса морской пехоты действительно не говорили Рокко ничего вроде «точно установлено» или «с уверенностью заявляем».
Ну, может быть, хотя бы рогалик с мармеладом? спросила девочка.
Сказать можно все, например: «С уверенностью заявляю, что луна сделана из сыра», заговорил Рокко. А если луна не сделана из сыра, но и вы ничего с уверенностью не заявляли, потому что как можно с уверенностью заявлять что-то, что может оказаться неправильным? И все в том же роде.
Кьяра ускакала от него вприпрыжку, как это умеют делать только маленькие дети, возможно, потому, что не хотела присутствовать при его падении в бездну лжи.
Где-то тренькал звонок велосипеда.
Или он перепутал со звонком на прилавке и кто-то торопил продавца?
Версия, предъявленная ДАгостино, безусловно, намеренно измененная, проникшая в ум, не понравилась. Возможно, ему даже не поверили.
ДАгостино извинился и двинулся в направлении трелей звонка. Остальные собравшиеся последовали за ним. Вскоре вредоносная толпа рассеялась. Несколько человек пожелали мужества, также не падать духом и только потом удалились. Наверное, им было стыдно, что они ошибались.
Вскоре все уже смотрели в противоположную от него сторону, все, кроме одного, разошлись по переулкам, уходящим в стороны от Одиннадцатой авеню, и по торговым точкам. Лишь одна пожилая женщина пробиралась к нему против течения толпы. На ней был типичный наряд вдовы черные туфли, черное платье, черная сумочка. Она подошла совсем близко.
И сказала:
Мистер Лаграсса, пожалуйста, приходите в мой дом к часу на ланч.
В руке она держала бельевую прищепку, которая внезапно щелкнула.
Но я должен ехать.
Они сказали мне, куда вы должны ехать. Она подняла руку. Звали ее миссис Марини.
Мне надо масло поменять.
Меняйте свое масло. И тщательно помойте руки. Идите к моему крыльцу, поднимитесь по ступеням и постучите в дверь. Ну и так далее.
Откровенно говоря, он был очень голоден.
Тогда, полагаю, я приду, сказал он.
Что значит «полагаю, я приду»? Что это значит?
Он стоял в полосе солнечного света. Поднял голову вверх. И увидел, что задержало внимание ДАгостино, когда он возводил глаза к небу. На телефонном столбе, на небольшой дощечке сидела девушка в песочной плетеной шляпе, которой защищаются от солнца, и читала книгу.