Фристайл. Сборник повестей - Сергеева Татьяна Михайловна "Сергеева Татьяна"

Татьяна Сергеева

Фристайл. Сборник повестей

Мастодонт. Семейная хроника

Уходящему поколению посвящается.

Господи, когда же это было?!

Тогда стояла такая ветряная и стылая зима, что, казалось, она теперь будет тянуться вечно, и никогда больше не выглянет солнце, не вспыхнет яркой зеленью трава, не заголубеет высокое небо.

Над сельской околицей пронзительно каркали голодные вороны. В тесной, но тёплой конюшне фыркали лошади, пар медленно растворялся над их ноздрями.

А в углу на куче истлевшей соломы сидели трое детей старшая девочка лет пятнадцати, мальчик подросток и младший их двухлетний братишка.

Звякнул колоколец, заскрипели полозья. Снаружи послышались негромкие мужские голоса. Девочка невольно прижала малыша к себе. Вошли двое: старик-околоточный и хозяин конюшни.

Ночью сбежала, чертова кукла басил в густую бороду хозяин.  Детей в конюшне бросила и сбежала

Девочка тихо заплакала. Околоточный сочувственно положил руку ей на плечо.

 Откуда вы?

 Из Горелово Это недалёко от Рязани

Околоточный сокрушённо покачал головой.

 Ишь ты, сколько протопали Куда шли-то?

 В Туркестан Маманька хотела стрелочницей на станцию Говорила, там с хлебом легче

А вас-то чего же?

Не знаю,  всхлипнула девочка.  Мы не слышали Мы спали

 Ну, а батька-то ваш где?  не отставал околоточный.

 На войне убили Сосед без ноги вернулся, сам видел, они вместе были

 Старших-то, шут с ними, оставлю у себя,  вслух размышлял хозяин.  К делу приставлю, задарма хлеб есть не будут, не дам А вот с этим доходягой что делать? Вона, какой тощий Того и гляди, Богу душу отдаст Не поднять мне его У меня своих пятеро, все каши просят

 Ладно,  кивнул околоточный,  отвезу в город, сдам в приют Да не реви ты!  Совсем не сердито прикрикнул он на девочку.  Приют в городе на площади, у церкви. По праздникам навещать его сможете. А вырастешь,  заберёшь его, коли пожелаешь. Бог даст, живой останется А пока хозяина благодари, что побираться не отправил. Ну, пошли, малый,  он протянул руку малышу, но тот не шевельнулся, только смотрел на него большими испуганными глазами.

 Не может он,  хрипло сказала девочка.  Ноги от голода не идут. Мы с маманькой его в очередь несли

 Вот горе-то горькое,  вздохнул околоточный.  Вот она что, проклятая война с германцем понаделала Матери своих детей помирать бросают

Он подхватил лёгонького ребёнка на руки, запахнул его в полу своего тулупа, сел в скрипучие сани. Возница натянул поводья, опять негромко звякнул колоколец, и две старые лошади закивали головами, пристраивая шаг. Стая ворон с громким криком взмыла вверх, закружилась над удалявшимися от хутора санями и над старой конюшней, у ворот которой стоял невесёлый хозяин

Шёл второй год Мировой войны.

В больнице для особо важных персон было тихо. Немногочисленные больные сидели в холле у телевизора, не спеша прогуливались по коридору, с грустью выглядывая на улицу через блестящие намытые окна. Пол в коридоре тоже был намыт и блестел, как зеркальный. Чистенькая аккуратная старушка -санитарка домывала пол в туалете.

Из приоткрытой двери операционной доносились негромкие голоса. Операций не было, и в двух операционных залах стояла торжественная хрустальная тишина.

Голоса доносились из подсобного помещения, где две молодые операционные сестрички под руководством своей начальницы, внешним видом и манерами похожей скорее на барменшу, чем на Старшую медсестру операционной, занимались вполне мирным делом крутили из бинтов « шарики»  марлевые тампончики, которыми пользуются хирурги во время операций и перевязок. Сколько самых сложных и хитрых изобретений создало человечество, но пока нет такого приспособления, которое заменило бы руки медсестры в деле верчения «шариков»! Женщины заполняли ими огромный бикс давно, он был почти полон маленьких, белых комочков, без которых трудно представить стол операционной сестры.

 Ну, хватит Сказала Старшая и величественно поднялась. Где Вячеслав?

 У себя в кабинете ответила одна из девушек.  Читает.

 Читает Иронически повторила Старшая.

 А что ему делать?  Подхватила вторая сестричка.  Всё равно в армию идти Я его понимаю

 Ладно, адвокаты

Старшая подхватила бикс с тампонами, плотно закрыла его крышку на защёлку и вышла в коридор. Двери в операционные залы были приоткрыты, она по привычке заглянула в один, потом в другой Осталась вполне довольна увиденным, но вдруг услышала какой-то посторонний шум и напряглась. Внимательно оглядела окна, стены, и на потолке увидела то, что искала. Огромная синяя муха прощальный привет осени, назойливо зудела под самой бестеневой лампой над операционным столом. Старшая резко захлопнула дверь ногой и рявкнула, как истинная барменша.

 Вячеслав!

В санитарской каптёрке, заставленной уборочным инвентарём, всякими чистыми, чистыми! вёдрами, швабрами, тазами и заваленной почти стерильной ветошью, на узком топчане сладко спал санитар. Он не слышал зычного голоса своей начальницы, раскрытая книжка валялась на полу, и сон его был беспечен, как у младенца.

 Слава!  Ещё раз рявкнула барменша над его ухом.

Славка вздрогнул и проснулся. Он сел, не спеша потянулся и совершенно искренне улыбнулся Старшей.

 Всю жизнь проспишь,  нисколько не смягчившись, загудела она.

 А что делать- то?  Уставился он на неё, вскинув взлохмаченную голову.  Если бы какое-то дело было

У Славы со Старшей медсестрой отношения были странные: это была особая любовь-ненависть, которая посещала их достаточно хаотично и, как правило, не совпадала по градусам. Этим летом Славка с грохотом провалил экзамены в медицинский институт, и, в ожидании армейского призыва санитарил в больнице для привилегированных, куда был пристроен, естественно, по блату, другом своего деда- академика, таким же академиком.

 Тебе бы санитаром в обычную городскую больницу, которая дежурит по «Скорой» Вертелся бы ужом круглые сутки Сейчас она ненавидела его за лень и безделье.

Старшая стояла над Славкой, уперев руки в бока настоящая барменша. Галина Сергеевна Ушакова была, как говорится, « молодой пенсионеркой». Ещё в сорок первом закончила срочные курсы медсестёр, всю блокаду пятнадцатилетней девчонкой проработала в одной из городских больниц. Была она сиротой, тощим заморышем-цыплёнком, но именно больница спасла её от голодной смерти в осаждённом Ленинграде. Сводку об умерших больных сестры задерживали. Умерших было много, а жидкая похлёбка из больничного пищеблока, которую язык не поворачивался назвать супом, поступала исправно Потом Галя долго лечилась от истощения, очевидно, что-то случилось с гормонами, после войны она вдруг раздалась во все стороны, выросла и растолстела. Пожалуй, лет двадцать работала она в этой больнице сначала дежурной операционной сестрой, а с годами она дослужилась и до Старшей.

 А я что, в операционный день не верчусь?  Славка начинал злиться.

Упрекать его было не за что: оперировали в этой больнице только плановых больных и всего два раза в неделю. Но операции во вторник и в четверг проходили сразу в обеих операционных, и Славка, действительно, вертелся. Приходилось не только быстро убирать залы между операциями, подавать чистые наборы инструментов, обрабатывать и мыть грязные скальпели, крючки и пинцеты, но ещё и бегать в гистологию с операционным материалом.

 Конечно, в городской больнице веселей, чем в этом паноптикуме Сказал он, поднимаясь с топчана.

 В чём, в чём?  Подозрительно посмотрела на него Старшая.

 Паноптикум это коллекция восковых фигур, например Ну, кунсткамера почти