Я ловлю себя на том, что учащенно дышу, колеблясь между облегчением оттого, что не стала жертвой кражи личных данных, и опасением из-за масштабов того, на что я подписалась. У них есть право в одностороннем порядке изгнать меня (это нормально если захочу выйти из игры, надо просто всех достать) и диктовать мне, в каком теле жить. Расклад максимально хреновый: в ряде прочих драконовских положений я с огромным неудовольствием нахожу согласие на контроль моих действий путем непрекращающегося и повсеместного наблюдения. Мой тематический раздел «Паноптикум Темных Веков». Интересно, что меня вообще туда толкнуло? Мелким шрифтом в соглашении набран пункт «Компенсационные льготы».
Ага.
Во-первых, сама Схоластия гарантирует участникам эксперимента все компенсации и готова ответить на любые претензии. Так что, если мои права будут ущемлять, я могу на них подать в суд а глубина карманов у ребят, я так понимаю, приближается к бесконечной.
Во-вторых, вознаграждение крайне удовлетворительное. Произвожу краткие подсчеты и выясняю, что за три года пребывания в клетке для хомячков мне сулят сумму, коей хватит на безбедное существование на свободе на срок, минимум в три раза больший.
Успокаиваюсь понемногу. Никакого взлома я пошла на это добровольно, и у затеи даже есть плюсы. Мое второе «я» не рехнулось уже плюс. Мне приходит на ум, что плохим парням, кем бы они ни являлись, будет очень трудно добраться до меня внутри экспериментального государства, доступ к которому возможен только через единственные Т-ворота, охраняемые брандмауэром и лучшими силами Схоластии.
Предполагается, что я играю роль персонажа исторического периода, в который мы якобы живем: ношу тело, которое не похоже на мое; использую псевдоним и фальшивую личность и не обсуждаю внешний мир ни с кем в исследовании. Это значит, что любой враг, явившийся по мою душу, столкнется с колоссальной болью в заднице не зная, как я выгляжу, не имея права расспросить тех, кто знает, в нужном ему контексте, да и без толкового оружия он едва ли меня прищучит. В общем, если пан, я буду на коне, а если пропал может, что-то прояснится с моей личностью. Вероятно, мне даже позволят сохранить полезные воспоминания.
Я достаю обещанный ящик с одеждой и морщу нос. Барахлишко не воняет оно просто странное, зато исторически точное, как планшет и обещал. В комплекте странная черная туника, предельно просто скроенная, оставляющая руки и голени голыми (верх непрактичности) и черная куртка, которую можно одеть поверх. Обувь пара черных лакированных лодочек, функциональных лишь в зоне сильной гравитации, но с причудливыми заостренными носками и каблуками, сужающимися к острию длиной в три-четыре сантиметра. Нижнее белье довольно простое, но требуется время, чтобы понять, что ноги нужно просунуть в фигню из растягивающегося нейлона. Ноги, кстати, без плотного волосяного покрова таковой у меня только на голове. Да, это ортотело со всеми вытекающими последствиями, но не такое пропащее, если подумать. Я качаю головой.
Страннее всего то, что ткань предельно тупая и грязь не отталкивает, и кожные бактерии не жрет, уже не говоря о том, чтобы реагировать на обновление стиля или настрой того, кто ее носит. Никаких вместительных карманов: Т-ворота нигде не предусмотрены ни в рукавах, ни в подкладке куртки. Когда их изобрели-то? Может, на мой век перепадет нормальная интеллектуальная одежда. Я полностью облачаюсь, оглядываю себя в зеркале в ванной. С волосами такой длины меня ждет много проблем, но никаких средств для их нормальной организации, кроме эластичного каучукового кольца, мне не дали. Ладно, пока и так сойдет потом обрежу до разумных пределов.
Что ж, теперь мне ничего не остается, как пойти на ознакомительную лекцию и «приветственный фуршет». Так что я беру свой планшет и через дверь покидаю комнату.
* * *
По ту сторону двери длинная узкая зала. Я только что вышла из одной из дюжины дверей на трех стенах, выкрашенных в стерильный белый цвет. Пол выложен плиткой из черного и белого мрамора. Четвертая стена напротив моей двери покрыта чем-то, в чем я через некоторое время различаю листы дерева настоящего мертвого дерева, срубленного и расколотого на щепки, с двумя проходами по обе стороны. Видимо, где-то там и будет лекция. Хотя я не понимаю, почему бы не провести ее онлайн. Я иду к ближайшей открытой двери. Меня раздражают мои туфли они издают неприятное цоканье при каждом шаге.
В центре большого зала уже сидят семь или восемь человек на выставленных в несколько рядов и, казалось бы, неудобных стульях, обращенных к подиуму на фоне выкрашенной в белый цвет стены. Мы нужно привыкнуть к тому, что я вызвалась добровольцем, хотя сейчас я себя так не чувствую, все тут более-менее одинаковые мужчины и женщины в глупых ретрокостюмах. Кажется, они руководствуются неким сложным набором правил, определяющих, кому какую одежду разрешено носить, и все мы носим удивительно много тряпок, хоть и находимся в среде обитания с контролируемой атмосферой. У женщин цельные платья или юбки до колен в сочетании с блузками, закрывающими верхнюю часть туловища. Мужчины носят подходящие по цвету комплекты брюк и курток с рубашками под ними; пояса и воротники выглядят до ужаса неудобными. По большей части одежда черно-белая или серо-белая, невероятно бесцветная.
Помимо исторических костюмов, наблюдается ряд других аномалий. Насколько я могу судить, ни у кого из мужчин нет длинных волос, а у женщин коротких. Несколько голов поворачиваются, когда я вхожу, но я не чувствую себя не к месту, хоть и собрала свои лохмы в хвост. Просто еще одна обезличенная фигура в ретроприкиде.
Лекция здесь будет проходить? спрашиваю я ближнего ко мне мужчину. Он среднего роста точно не выше, чем я была раньше, но теперь я смотрю на него снизу вверх. У него черные волосы и аккуратно подстриженная растительность на лице.
Думаю, да, медленно говорит он, пожимая плечами, прежде чем неуверенная мина искажает черты его лица. Ну, в таком глухом наряде еще не так скривишься. А вы, получается, только-только пришли? Я после последнего сохранения нашел у себя планшет, прочел вот
Ага, я тоже, отвечаю ему. Я сжимаю планшет под мышкой и улыбаюсь ему, чуть наклонив голову. Я могу распознать нервозность по голосу, и этому большому парню так же неудобно, как и мне. Не помните, как подписывались на эту канитель, да?
Что, выходит, я не один? По его лицу расплывается облегчение. Я проходил реабилитацию, поспешно объясняет он. Как раз оправлялся от последствий стирания памяти. И вот я здесь
Аналогично, говорю я, теряя интерес. Так когда тут все начнется?
Дверь, которую я не заметила, открывается в белой стене за нашими спинами, и входит толстый мужчина, ортогуманоид. На нем длинный белый плащ, застегнутый спереди на архаичные пуговицы; двигаясь, он раскачивается из стороны в сторону, как раздутая самодовольная амфибия. Черные волосы редкими жирными прядями ниспадают по обе стороны от его лица они длиннее, чем у всех мужчин здесь. Он подходит к трибуне и мерзко кряхтит, чтобы привлечь внимание.
Привет всем. Я рад, что вы согласились прийти на мою небольшую вводную речь. Хочу извиниться за то, что заставил вас прийти лично, но наш исследовательский проект выполняется в условиях строгой согласованности, поэтому мы сообразили, что не должны выходить за рамки функциональных параметров смоделированного общества. В нем бы всё устроили именно как личную встречу, так что не могли бы вы сесть?
Чтобы занять все места, нужно время. Я приземляюсь в первом ряду между Большим Парнем и женщиной с бледной веснушчатой кожей и рыжими волосами, совсем как у Линн, но в кремовой блузке, темно-сером жакете и юбке. Я не понимаю стиля он вертикально несбалансированный и, честно говоря, слегка чудаковатый. Однако мало чем отличается от того, что мне дали надеть, поэтому, наверное, соответствует реалиям эпохи. Неужели так сильно изменилось наше чувство эстетики, задаюсь я вопросом.