Я все еще неспособна была произнести ни слова. Кто-то испортил мои шелка стоимостью в тысячи реалов, а для Хуаны это всего лишь «проделка»? Она наполовину протащила меня к лестнице. Мы быстро спустились вниз, перепрыгивая через ступеньки, и вновь оказались в тени большой гостиной. Температура здесь упала. Я охнула, когда Хуана протащила меня за угол, ведущий к северному крылу, славящемуся своим неестественным холодом.
Я услышала насыщенный запах благовоний, не успели мы дойти до Аны Луизы. Повернув за последний угол, мы увидели свет, исходящий из кухни. Клубы дыма выползали оттуда в прихожую, будто пытливые пальцы. На земле, у порога, лежали веточки и травы те растения, которые я сегодня пропалывала. Хуана аккуратно обошла их, я же смела все юбками, пока она вела меня к задней части кухни, двери которой выходили в сад.
Ана Луиза громко цокнула, заметив, что я нарушила порядок, и принялась раскладывать травы на свои места. Хуана схватила кувшин с водой и обернулась ко мне.
Вытяните руку, рявкнула она. Я подчинилась, так как побыстрее хотела смыть кровь.
Но теперь ее не было. Кровь исчезла.
Хуана вылила мне на руку полкувшина ледяной воды, разлив часть на юбки, и я вскрикнула. Затем она взяла брусок мыла и стала так тщательно оттирать мою руку, будто пыталась избавиться от чернил.
Все чисто, чисто! крикнула я, когда Хуана снова что-то на меня вылила. Рука болела и дрожала от холода. Хуана убрала кувшин. Взгляд у нее был твердый как сталь. Меня поразило, насколько сильно они с Родольфо были похожи, но я никогда не видела на его лице такого выражения.
Меня одолело желание отойти от Хуаны, но она все еще крепко держала меня за руку; обручальное кольцо впилось в палец, продавливая кожу чуть ли не до костей.
Я доберусь до правды. Допрошу слуг. Они меня знают и подчиняются, своим тоном она дала понять, что мне бы никто не подчинился. Не говорите с ними об этом. Ясно?
Я кивнула и отрывисто вздохнула, как только Хуана отпустила мою руку. Я ожидала снова увидеть кровь в том месте, где кольцо впивалось в кожу.
Хуана наконец отпустила меня полностью и зашагала в сторону кладовой. Вернувшись, она принесла глиняный кувшин. Взгляд затуманился от сизого дыма: у хозяйственной печи, где готовила Ана Луиза, стояла неглубокая глиняная миска с зажженным в ней копалом.
Я оглянулась. От дома до выбеленных стен, окружающих сады, распластались густые тени. Над домом, с южной и западной стороны, нависало небо, тяжестью как будто прибитое к темноте. В сумерках раздавались негромкий собачий лай и неразборчивые голоса наверное, из поселения. Все это звучало так недостижимо далеко, словно из какого-то сна, который заканчивался в том месте, где начинались оштукатуренные стены дома. А может, наоборот, реальность начиналась за его стенами, и это я попала в ловушку бесконечного, сбивчивого сна.
Проходите, бросила Хуана, приглашая меня сесть за маленький столик. Сама она откуда-то достала калебасовые[16] чаши и принялась наливать в них прозрачную жидкость из кувшина.
Ана Луиза задула огонь в печи. Богатый запах подогретых тортильяс и бобов привел меня обратно на кухню. Я села за стол, и Хуана с громким стуком поставила на него кувшин.
A su salud[17], сухо сказала она и, поднеся к губам чашу, сделала большой глоток.
Ана Луиза осуждающе цокнула.
Не дождавшись ужина, донья Хуана?
Хуана не ответила. Ее лицо так и оставалось бледным, но напряженные плечи понемногу расслаблялись. Она больше не была похожей на змею, готовую вот-вот напасть на тебя. Постепенно, благодаря теплу и запахам кухни, потрясение Хуаны от увиденного в комнате рассеивалось.
То же самое кухня проделала и со мной. Это было место, недоступное мужчинам, ни Родольфо, ни кому-либо еще. Кухня в доме тети Фернанды была для меня чем-то наподобие тюрьмы, местом, куда меня бросили за неимением лучшего. Эта же кухня стала для меня убежищем. Дым, что вился у дверей из чаш с копалом, напоминал часовых. Взглядом я проскользила по угольным отметкам, начинающимся у дверного проема и уходящим дальше в дом. Темные символы геометрической формы омрачали белую краску до самых стен, где лежала мавританская плитка. Отметки выглядели свежими, как будто появились совсем недавно.
Хуана вложила мне в руки чашу.
Что это? спросила я.
Мескаль, ответила она, наливая себе еще одну порцию. Вместо того чтобы добывать агуамиэль для пульке, тлачикеро вырезают сердцевины агавы, потом запекают их в земляной яме, измельчают и перегоняют.
Я внимательно изучила прозрачную жидкость. Женщинам не положено было пить.
В мыслях вдруг раздался голос тети Фернанды: ты никогда не выйдешь замуж.
Что ж. Я уже вышла За мужчину, который дал мне дом и слуг, любителей грязных проделок. Алкоголь обжег язык, и я почувствовала вкус дыма, исходящего от открытого огня.
Допивайте, приказала Хуана.
Я остановилась. Ее чаша снова наполнилась. Я вспомнила, как на балах в столице звенели бокалы, как сияло в свете свечей шампанское и в перерывах между танцами раздавались громкие, живые голоса танцующих. Алкоголь развязывает языки, поэтому мне стоило быть аккуратнее и следить за собой. Но что, если Хуана этого не сделает?.. Что я смогу узнать от нее, если она продолжит выпивать?
В голове роились вопросы: кто вылил кровь на мои шелка? Из мыслей никак не выходил скрипучий голос доньи Марии Хосе. Бедняжка. Такая нежная конституция. Почему мой муж стал вдовцом? Что Хуана думает о своей почившей невестке?
Поэтому я подчинилась Хуане. Я подняла чашу и дождалась, пока она сделает то же самое. Мы одновременно приложились к своим напиткам. Алкоголь снова обжег мне язык, и я закашлялась.
Добро пожаловать в Сан-Исидро, сухо сказала Хуана.
Что не так с этими людьми? Я наконец восстановила дыхание и задала вопрос. Кто мог так поступить?
Хуана с важным видом плеснула себе еще мескаля, Ана Луиза поставила на стол тарелки и села слева от меня, напротив Хуаны. Та наполнила и передала Ане Луизе чашу, после чего потянулась к корзинке с тортильяс, завернутыми в ткань, чтобы те не остыли.
Думаю, лучше нам об этом забыть, сказала она, не встречаясь со мной взглядом.
Забыть? повторила я в неверии.
Хуане легко было говорить, ведь это не она дотронулась рукой до теплой, липкой Я мотнула головой, чтобы избавиться от этого ощущения. Хуана оттерла мне руку ледяной водой, она была чистой. Так почему же?..
Но
Ешьте, отрезала Хуана. Мы обе не в себе.
Мы так и оставались «не в себе», даже когда отужинали сытной домашней едой Аны Луизы из-за мескаля. Хуана все время подливала его мне, несмотря на то что я протестовала и мне явно было достаточно.
Но я оказалась права. Алкоголь раскрепостил Хуану, и ее холодное лицо оживилось. Я никогда не видела Родольфо опьяневшим таким ли он был? Веселым и открытым, непринужденно касающимся моей руки мозолистыми пальцами и воркующим о том, какие у меня красивые зеленые глаза? Брат с сестрой оба были от природы невероятно обаятельные, я и сама не заметила, как хохочу над историями Хуаны и над тем, как они с Аной Луизой обсуждают местные скандалы, хотя мне было неизвестно, о ком в этих историях идет речь и что они вообще значат.
Ставшие громкими от алкоголя голоса, запах огня и копала и несущие вахту часовые из дыма убаюкали меня до состояния покоя. Я была уверена, что обе женщины уже достаточно выпили и я могла наконец задать им вопросы, зудевшие под кожей. Я вклинилась в их разговор, пытаясь сделать голос как можно нежнее и невиннее.
Мне так хочется о ней узнать, сказала наконец я.
О ком? уточнила Ана Луиза.
Как же ее звали? я остановилась, будто пытаясь вспомнить имя. Разумеется, я его помнила. Как я могла забыть? Мария Каталина.