Господин Руд-Ольф явно чем-то разочарован, а виноват почему-то я, вяло отреагировал Чапос на его выпад. Что толку в её необычной внешности, если, по сути, она, как и все они, приедаются до безразличия.
Устав жевать, Чапос отдыхал, ворочая языком и время от времени чмокая от удовольствия, наслаждаясь проглоченным, запечённым с пряными и острыми овощами куском жаркого. Иногда он словно прислушивался к собственному безразмерному желудку, решая, не пора ли опять пополнить его ароматной и дразнящей едой.
Как ни малюет их природа, они все одинаковые под своим подолом, и он прикрыл глаза, но лишь наполовину, чтобы следить за реакцией Рудольфа и по возможности увернуться от оплеухи.
При несомненном, хотя и затаённом страхе Чапос никогда не отказывал себе в удовольствии пыхнуть в лицо высокомерному и превосходящему его силачу очередным словесным непотребством, Только не все позволяют себе то, о чём втайне мечтает любая из них он ожидал поощрения на заданную тему или её резкого пресечения. Рудольф молчал.
Чапос продолжил, Родовой гнёт, страх держат их на цепи, и скудную зачастую кормёжку из рук приручившего хозяина они называют любовью. А мне нравятся те из них, кто занят вольной охотой и выгрызает сочные шматы из дичи на запрещённых для большинства территориях того мира, где нас поселил злой демиург
Тут Рудольф невольно вздрогнул совпадению своих размышлений о некоем демиурге и упоминанию Чапосом о том же. Увы! Чапос не был говорящим забавным инопланетным фруктом, а был откровенно жутким их пожирателем. Удивительным было то, что он всегда приятно благоухал. Он словно бы напитался ароматом тех пригожих плодов, коими не только торговал, но и жрал их без меры. Хотя весь секрет заключался в том, что он приобретал себе самые дорогие парфюмерные изыски, возможные на Паралее. А поскольку всякий душистый эксклюзив не являлся настолько уж и доступным кому ни попадя, тут было чему удивляться. Здесь и запахи были кастовыми. Выходило, он не врал о своём доступе в селения избранных по праву того, кто близок к чьему-то «высоко породному» телу. Какая-то порочная, высоко сидящая в своих садах «вишенка» вырядила простонародный овощ в корку апельсина, наделив и соответствующим запахом. А воняй он как тухлый кочан капусты, то ему бы оно подходило в самый раз.
Напомаженный «апельсин» тем временем уже разошёлся, Их губы красны и жадны, а ненасытное тело не признает этикетов, запретов и приличий. Только такая женщина даёт удовлетворение настоящему мужчине. Припав к такой, другой не возжелаешь уже никогда. И ваша сдобная аристократка, ваша «сливочная бомбочка» в душе точно такая же заурядность одна из множества влагалищ безразмерной Матери Воды, украшенная небесным ликом всегда обманывающей вечности, всегда линяющей, всегда умирающей и протухающей. И только в чёрных пластах почвы она уже никого не обманывает, там действительно она вечность. Нет Ему, Надмирному Отцу, и дела до земляных вонючих порождений, которые Он устал разрушать, не имея сил выносить их бесчинства и богохульства. Она же, его похотливая и гулящая жёнушка Мать Вода всё не устаёт совокупляться с подземным и жгучим Чёрным Владыкой, всё порождает и порождает с ним на пару своих временных детей. Наделяет их текучие и непостоянные тела украденными у законного Мужа Духа зёрнышками бессмертия, чтобы владыка внутренней планеты испёк из этого зерна свой насущный хлеб, когда накопит его нужное количество, чтобы приобщиться к сферам высшего существования, подлинной небесной жизни, а не её земляной подделки. Только Надмирный Отец не даёт и не даст ему сотворить это бесчинство, не даст своего высшего смысла тому, кто обречён растаять без следа в потоке разрушающего и всё очищающего Времени. А когда это произойдёт, никакого Времени не будет. Само Время есть ассенизатор вселенских нечистот. Другое его имя Смерть. Оно лишь слуга Надмирного Отца.
Заехал в метафизическую канаву! Женщина, время, смерть При себе держи свою тухлую философию, а то сам пастью воняешь как падальщик, но сейчас Рудольф и себя ощущал таким же гнусным скотом. Не марал бы имя своего Надмирного Света всуе.
Всуе? повторил Чапос, не поняв слова, так как было оно произнесено на языке далёкого и неизвестного ему мира.
Впустую.
Но Чапос пропустил объяснение аналог мимо ушей. Его поразило отчего-то странное слово «всуе».
Всуе, произнес он, словно играл каждой буквой по отдельности, пробуя её на вкус.
Ты случайно Хагора не знаешь?
Отца Гелии? Видал по случайности. Общался.
Выходит, ознакомился с его дискурсом? То-то так разит вялым упавшим духом от твоей премудрости. Но если Хагор неизлечимый импотент, то ты-то совсем ему противоположное и мощно упругое животное.
Чапос удовлетворённо чавкнул, будто съел неожиданный комплимент.
Ваши обороты речи достойны того, чтобы создать из них ещё один неведомый и звучный язык! И ведь ни разу не пояснили ни одну из своих загадочных фраз. Да! Только не животное я, а человек, наделённый человеческим умом и осмысленной душою. Наверное, неоднозначен я, чтобы все меня вокруг восхваляли. Наверное, не настолько добряк, чтобы меня запрячь в целях, к моему благу отношения не имеющих. Однако, повезло всякой женщине, познавшей меня близко как мужчину. Никто не жаловался. Напротив, после первого же раза стремились в мои объятия очень охотно
Похабные речи обладали плотной физиологической фактурой, так что казалось, от них тоже разит пряным мясом. Не берусь, конечно, судить о глубине, или напротив, заурядности его суждений, общался с ним поверхностно, да и то он был в сильном охвате «Матери Воды». Бредил больше, чем говорил разумно. «Мать Вода» она не для слабаков. А он-то явный хиляк. Я знал другого умного человека. Он объяснял мне многие тайны мира.
Кто же тот человек?
Его давно нет в живых, ответил он охотно. Обычно же цедил свои откровения с трудом, как бы давя на собеседника, за просто так дураки развлекают, не мешало бы стол-то загрузить кушаньями. А тут слагал свои новеллы, плёл о полузабытых снах, украшая их художественным узорочьем, и жрал то, что и принёс служитель заведения из стандартного набора закуси, не требуя добавки. Или минута такая выдалась, что хотелось быть откровенным бескорыстно. Задумчиво и даже мягко осоловел он глазами, Помню, не только давал он мне книги из своей библиотеки, а и допускал до их осмотра Брожу, бывало, вдоль шкафов, отражаясь в хрустальных дверцах. Свет из окон до пола, слышен щебет птиц в лазурных ветвях, а под ними девочка крошечная и будто росинка чистая, в платьице воздушном играет и словно на незримых крыльях порхает над травой Каков отец, думал, таковы и дети его мира высшего дары. Чуете, о ком я вспомнил вдруг?
Рудольф молчал.
С трепетом открываю ручищами трудовыми эти самые хрупкие створки шкафа, а там Роскошь-то какая! Запах мудрости и запертых знаний, голова даже кружилась, как до книг этих дотронулся
«Бери», -говорит, «какая тебе глянется. Душа, может, и шепнёт, что тебе надобно»?
«Да чего она там шепнёт», робею я, «когда тёмен ум мой. Лишь читать и обучен».
«Не скромничай», отвечает, «ты не кажешься тёмным. Ты уже начитан и любознателен. Слушаешь чужие беседы с пониманием очевидным. А сверх сознание, наличие которого тебе может и неведомо, а только есть оно у всякого, само подскажет, к чему именно тебя влечёт
Чапос свесил голову, вроде как, и уснул. Пауза затянулась.
Так выходит, тебя с юности к знаниям влекло? подтолкнул его вопросом Рудольф.
К чему влекло, если честно, уже и не помню. Слов впитал множество, а вот смысла в них как не было, так и нет для меня. Потому что никакие книги разгадки жизни не дают. Даже у вас, у существ загадочных и сильных, её нет. Разгадки этой.