Вещи его забрали полицейские, которые приезжали за трупом, но собирала их горничная, поэтому Милохин прекрасно знал список. Смена одежды, немного денег, бритвенный прибор и всякая мелочёвка в таком духе, которая обязательна для любого путешественника. Никаких компрометирующих и вообще интересных предметов и, главное, никаких документов. Последние, судя по всему, он имел при себе, но их забрал убийца на теле и в окрестностях их не обнаружили, да и в приисковой конторе ничего не нашли. Местные изначально полагали, что лошадь с вещами куда-то удрала и там убилась, но, с учётом дроби, версия эта становилась крайне сомнительной.
Здесь заканчивались факты и начинались уже личные домыслы и впечатления трактирщика, которые Косоруков слушал едва ли не внимательнее. Полагаться только на них, конечно, не собирался, но глупо не принимать во внимание мнение весьма наблюдательного человека.
Личное же впечатление у Игната было неприятным. Не нравился ему этот тип, казался скрытным, сомнительным, и он всё ждал от казначейского какой-то пакости, потому что был свято уверен в справедливости поговорки про чертей в тихом омуте. И если верить ему, то экономность Шалюкова доходила зачастую до откровенной скупости, которую Игнат охарактеризовал как «за грош удавится». И именно из-за этого качества он считал, что убитый мог влезть в неприятности только из-за денег.
А ещё, и это уже вовсе не имело под собой никаких оснований, но трактирщик готов был поручиться: Шалюков подворовывал, как и все, связанные с приисками. «Да, спокойно подтвердил он, и Старицкий тоже ворует, иначе не сидел бы с его запросами в нашем диком краю. Потому при нём и не стал говорить». И у Игната имелась вполне связная версия: поначалу Шалюков знал меру, потом сорвался и хапнул больше, чем следовало, за что и поплатился.
Дмитрий отметил для себя, что управляющий прииском трактирщику тоже не нравился, причём гораздо сильнее. Но сложилось впечатление, что больше всего Игнат сердился на Старицкого за попытки приударить за Анной Набель. Но на ревность это не походило, скорее на отеческую опеку.
А кто нашёл тело? спросил Дмитрий, потому что в абы как составленном отчёте имени не стояло.
Пастухи, подала голос Анна. Мамонтов через забоку гнали, и там его заметили.
Забоку?..
Луга сенокосные. Вдоль них дорога на прииск идёт, а дальше выпасы. Вот он в падушке у дороги лежал, там ручей мелкий, частью в нём даже.
Падушка? уточнил Дмитрий и улыбнулся. Почему в Рождественске никто так не разговаривает?
А там больно много офицеров из столицы, с правильным выговором, вставил Игнат насмешливо. Овражек это. Падь у нас ущелье, а падушка, значит, овраг. А то и канава. Но там скорее овраг.
Да. Овраг, неглубокий, но обрывистый, поддержала Анна. Решили, что его упыри задрали там и кровищи было, и разодрано всё в клочья, руку оторвали, лицо тоже обглодали и полчерепа сковырнули. Они у нас тут любят мозгами полакомиться, правда, человечьими редко выпадает
Погодите! встряхнулся Косоруков, слегка осоловевший от таких рассуждений из уст молодой девушки. Вы что, всерьёз уверены, что его обглодали упыри?
Я же говорила, их тут с войны полно. А что ж ваш судебный врач понаписал?
Что причина смерти выстрел с близкого расстояния дробью, а все прочие повреждения нанесены посмертно. Наверное, он не пытался выяснить, кто именно его объел Я решил, про упырей была шутка, растерянно пробормотал он. Но никаких жалоб вроде не было, на нечисть и нежить быстро реагируют, особенно если её много!
А чего на них жаловаться? Не мешают же, пожала плечами Анна, и в её глазах было такое искреннее непонимание, что Дмитрий не нашёлся с возражениями. Они в город не лезут, земля освящённая, куда им. Боятся. А за городом ночью никто не ходит, ну разве что пастухи, бывает, на дальние пастбища уходят. Но против мамонта и так ни один упырь не попрёт, а у нас им ещё и бивни не подрезают, как в городе. Упыри тоже хоть и дохлые, но соображают.
Но ведь это упыри! предпринял ещё одну попытку Дмитрий.
Да ладно тебе, махнул рукой Игнат. Что они, не люди, что ли?
Этот оксюморон окончательно завёл разговор в тупик, поэтому Косоруков предпочёл вернуться к выяснению деталей происшествия, не связанных с нежитью, и потрясающей гречке с потрохами, которую ему принесли на второе. Кому эти потроха принадлежали раньше, он благоразумно решил не спрашивать, а то с подобным отношением к упырям можно было ждать разного.
Деталей оказалось немного, но зато почти что из первых рук. Потому что мальчишка-пастушонок помчался сразу к госпоже Набель, та отправила вестового в Хингу за полицией, потому что своих городовых в Шнали за ненадобностью не было, взяла лошадь и поехала смотреть что и как, прихватив по дороге первого попавшегося горожанина с телегой не оставлять же труп гнить в овраге пару дней до прибытия полиции.
И так легко она об этом рассказывала, что Дмитрий, как ни старался сдерживаться, всё равно то и дело недоверчиво поглядывал на собеседницу. Симпатичная молодая девушка, явно с воспитанием и образованием наверное, лучшим из того, что можно было получить в этом диком углу. Но когда она преспокойно начинала рассуждать о повреждениях объеденного трупа, не теряя от этого здорового аппетита, хотелось потрясти головой и прочистить уши. С таким выражением лица стоило бы о видах на урожай рассуждать, а не о том, что упыри выжрали бедолаге потроха. Косоруков многое повидал в жизни, но и ему от описания делалось неуютно!
Но зато теперь крупнокалиберный Торк в кобуре на девичьем бедре не выглядел чужеродным.
Однако назвать это болезненным смакованием подробностей тоже было бы неправильно. С хладнокровием судебного врача Анна рассказала о том, на что обратила внимание, похвалила полицейских, что сумели найти там повреждения от дроби. Опять подтвердила, что лошадь и вещи пропали бесследно.
Пропажи проверяющего никто не хватился по простой причине: на прииске знали, что он уехал засветло, и были уверены, что добрался до города, а в городе решили заночевал там, в конторе, это порой случалось. Упырей Шалюков боялся и в ночи ни за какие коврижки никуда бы не поехал. Так, например, в предпоследний вечер его жизни вернулся уже в сумерках, чем был страшно напуган: лошадь захромала, так что он натерпелся страху. На следующий день с выездом опять замешкался, потому что утром пришлось показывать лошадь коновалу и менять подкову. Да и вообще в то утро был непривычно взволнованным и даже как будто слегка испуганным. Заутреню в церкви отстоял полностью, хотя раньше службы посещал редко и точно не по утрам, за завтраком накормил местного забулдыгу Хрюна милость сделал, как будто о душе задумался. То есть напугался всерьёз.
А вот один ли поехал, не говорил ли чего приисковым о назначенных встречах, это предстояло выяснить.
Но на прииск, послушавшись совета местных, Дмитрий решил ехать завтра по холодку. Тут было сравнительно недалеко, но если отправляться сейчас ночевать пришлось бы там, да и не поговорить ночью со старателями. А сегодня можно было сделать кое-что полезное в городе.
Например, поговорить с управляющим здешнего банка и заглянуть в приисковую контору. Причём Дмитрию очень понравилась идея трактирщика не распространяться пока среди приисковых о цели прибытия, для начала осмотреться. На работу, например, наняться, раз уж он неприкаянный сослуживец Милохина. На старателя не потянет, а вот в охрану можно и попробовать. Должна же там быть охрана, не могут же решительно все наплевательски относиться к безопасности! Ладно упыри, но, когда речь идёт о золоте, не стоит забывать про обычных бандитов.