Оставшиеся на улице вражеские бойцы подтащили портативные прожекторы и, врубив их на полную, залили мутным светом внутреннее пространство первого этажа. Получилось светло, задорно и феерично прям как на сельской дискотеке!
Бах! Бах! Бах! затараторили наперебой три вражеских пистолета.
Изначально я думал по-тихому захватить нападавших, пригрозив им автоматами и ручным пулеметом, но их повышенная активность и агрессивность поставили крест на моих планах. Опять же, глупо пугать кого-то криком, когда в тебя вовсю стреляют, тут надо поливать свинцом в ответ.
Отдавать приказ об открытии огня не было смысла, мои парни и так не дураки, разобрались, что к чему. Высунув ствол немецкой штурмовой винтовки из-за укрытия, я нажал на спуск и высадил двадцатизарядный магазин одной длинной очередью, потом тут же сменился и вновь открыл огонь. Вначале полоснул по нападавшим внутри помещения, а потом уже бил по фонарщикам снаружи. Домик был собран из чего-то легкого и пустотелого, вроде сэндвич-панелей, поэтому автоматные пули калибра 7,62 прошивали его насквозь, не встречая препятствий.
Ручной пулемет Ванька разродился длинной очередью, откуда-то сверху, через окно второго этажа его поддержал второй ручник. В замкнутом ограниченном пространстве грохот стоял такой, будто ты сидишь с пустой бочкой на голове, а по ней жизнерадостный дебил вовсю хреначит кувалдой. Воздух наполнился запахом гари и сожженного пороха.
У нападавших не было ни единого шанса, да и тем, кто был снаружи, никак не удалось бы уйти от мощного огневого навала, который мы им устроили с помощью пяти автоматов и двух ручных пулеметов. Враг явно не рассчитал свои силы: видимо, они до последнего думали, что перед ними обычные безоружные торгаши.
Все целы? громко спросил я, как только керчанин перестал давить на спусковой крючок.
Да. Да. Да, отозвались Митяй и Керчь с Серегой сверху.
Серый, что у вас там?
Все пусто, четыре комнаты, внутри никого. Бардак и запустение, отозвался пулеметчик.
Бах! Бах! неожиданно раздались выстрелы со второго этажа.
Косой, это ты?
Да! Снаружи тень мелькнула, доложился Пашка. Кажись, подстрелил. А! Он, сука, еще дергается. Добить?
Нет! остановил его я. Прикрой, надо его забрать и допросить. А где он? уточнил я, выглядывая через посеченные окна перед главным входом.
С обратной стороны домика, там какой-то спуск в подвал, он из него выбрался, отозвался Косой.
Митяй, Валера, добейте раненых, если они есть, и затащите внутрь трупы всех, кто снаружи, приказал я, кашляя от застившего комнату сизого дыма. Керчь, давай со мной, прикроешь. И ты, Косой, там не зевай. Серый, а ты держи на прицеле вторую посудину, если чего, вали их на дальних подступах!
Закинув автомат за спину и выставив перед собой пистолет, я осторожно выскользнул наружу. Перед крыльцом под окнами лежали три тела. Все гарантированно мертвы: у двоих явный некомплект частей головы, третий прошит пулями так, что через него теперь удобно вермишель отбрасывать.
Зырь, какой зачетный кепарик, прошептал керчанин, тыча мне в лицо подобранную с пола бейсболку.
На кепке красовался логотип полиции Нью-Йорка. Иван тут же нацепил кепку на голову, причем выглядел настолько довольным, словно нашел миллион долларов. При этом бейсболка была явно маловата керчанину. Сразу вспомнился анекдот: если жена вернулась с курорта, а кепка тебе стала маловата, то варианта только два то ли от пельменей у тебя голова вширь раздалась, то ли рога пробиваются.
Мы обошли дом и, завернув за угол, тут же обнаружили лежащего на земле парня нашего провожатого с патрульного турецкого катера. Так вот он куда подевался!
Дон шют! Дон шют! заполошно зачастил турчонок, демонстративно отпихивая от себя дробовик.
Что внизу?! вдавив ствол пистолета в пулевое отверстие на ноге раненого, грозно спросил я.
А-а-а! Парень дернулся, громко завыв от боли. Больно! Нет там никого, там пленники и пара рабов! Помогите, мне больно!
Сколько вас здесь? Мы убили шестерых с пожарного буксира и тех двоих, что были с тобой, не обращая внимания на крики раненого, продолжил я допрос. Сколько еще ваших осталось?
Не знаю, не знаю! Раненый кривился от боли и ошалело закатывал глаза. Может, на буксире еще кто-то есть? Я не знаю! Я здесь ни при чем!
Слушай сюда, скотина, ты мне сейчас не заливай. Или от тебя есть польза, или ты труп. Понял? Сколько здесь еще ваших? Сука!
Последнее ругательство я выдал по-русски не специально просто промахнулся мимо и влез пальцем прямиком в открытую рану.
Русикий?! Пленный так сильно округлил глаза, что я реально испугался, что у него сейчас вывалятся наружу глазные яблоки. Вы русикий?!
Да! И если ты не начнешь приносить пользу, то тебе трындец!
Не убивай меня, не убивай! От сильного испуга пленный почему-то перешел с плохого английского на вполне сносный русский. Я помогать, помогать! На буксире остались еще двое, но они не бойцы. Они обслуга, бывшие рабы. Не убивай меня, не надо!
Сколько внизу человек? спросил я, ткнув стволом в сторону открытого люка.
Десять. Три женщины, остальные мужчины. Все связаны и не представляют опасности.
А ну-ка, иди сюда.
Я ухватил пленника за шкирку и подтащил к открытому люку. Прячась за спиной раненого, ткнул его головой в провал хода, чтобы посмотреть на реакцию тех, кто внутри. Выстрелов не последовало. Уже хорошо!
Эй, внизу, выходите или я сейчас брошу гранату! крикнул я по-турецки.
Снизу раздались громкие крики, женский визг и проклятья вперемешку с ругательствами. Причем ругались на каком-то славянском языке.
Последний раз предупреждаю: выходите с поднятыми руками или получите гранату! крикнул я еще раз, но уже по-русски.
Руски?! Руски! Руски и серби брача за век! Не пуцай, овде свои!
«Ага, внизу сербы!» догадался я. Странно, конечно, что здесь, на турецкой земле оказались сербы, но чего только в наше время не бывает.
Керчь, держи этого. Если рыпнется, херачь его прикладом по башке, только не убей, он нам еще нужен, приказал я. Я вниз; если меня захватят, то закидай лаз гранатами!
Бро, дык нет у нас гранат, равнодушно пожал плечами собрат по оружию.
Да-а? притворно удивился я. Ну тогда хоть обоссы их всех! Ладно, прикрывай меня и головой верти на триста шестьдесят градусов, а то хрен его знает, кто на звуки стрельбы сюда пожаловать может.
Вниз схрона вела крутая деревянная лестница, на нижней ступеньке которой висел фонарь. Я включил его и осветил внутреннее пространство погреба. Подвал небольшой, с низким потолком, стены и потолок выложены кирпичом.
Вдоль стен стоят клетки, между которыми оставлен узкий проход. Справа три клетки и слева столько же. В первой правой клетке на полу, сжавшись в комочек, лежит девушка с длинными, черными как смоль, разбросанными по замызганному полу волосами. Дальше по правому ряду находится клетка с двумя женщинами престарелого возраста, а замыкает ряд клетка с тремя мужчинами явно турецкой внешности. В левом ряду первая клетка пустая, а следующие две заняты высокими, богатырской внешности мужчинами разного возраста. Все мужики бородатые, в оборванной одежде, с множеством окровавленных ран и ссадин. Все они связаны веревками.
Руски, ми свойи! Ослободи нас, ми нисмо неприятели! Помози нам! яростно шептал мне высокий мужик с окладистой густой бородищей, держась связанными руками за прутья решетки.
Я, конечно, что-то понимаю, все-таки языки похожи, но, может, кто-то говорит по-русски или по-английски? обратился я к здоровяку.
Я говорю по-русски, донесся слабый голос из второй клетки. Мислав говорит, что мы свои, и просит нас освободить.
Вы вообще как здесь оказались? спросил я, осматривая решетки.