Мальчику было больно. Больно так, что временами он задыхался. Шофер вез его по пустынному шоссе, сочувственно поглядывая в зеркало заднего вида. Если бы это был ушиб, он бы приложил лед, чем-то смазал и забинтовал порезы. Но боль, которую испытывало это маленькое, бледное, темноволосое существо, исцелить было нельзя.
В одночасье рухнул весь его привычный мир, рассыпался тот теплый уютный кокон, который создавала вокруг него мать. А видит Бог, сделать это в роскошном холодном доме под бесцветным, невыразительным взглядом отца было крайне трудно. Видимо, устав от борьбы и придя к выводу о ее тщетности, она и решилась на столь отчаянный шаг.
Был ли это порыв, о котором она тут же пожалела, или продуманное решение, никто не знал. Конечно, Бог ей судья, но шоферу до слез было жаль мальчика. Лучше бы она взяла его с собой!
Он свернул с основной дороги, и вскоре они подъехали к двухэтажному коттеджу, окруженному безукоризненно ухоженным парком. Мисс Милдред, как и ее брат, была педантична, рассудительна и холодна. И не такое место требовалось мальчику, чтобы успокоиться и отойти душой после перенесенного удара. Но решал, разумеется, отец, который на время всяческих судебных дрязг отправил сына к сестре.
Обычно живой и подвижный, мальчик вяло выбрался из машины, и шофер обратил внимание, до чего он похож на отца. Никто не поспешил им навстречу, и шофер, положив руку на плечо мальчику, легонько подтолкнул вперед.
Каждый шаг давался ему с трудом. Казалось, к ногам были привязаны пудовые гири. Он не поднимал глаз от гравия дорожки. Что еще мог увидеть он в этом мире, который потерял для него запахи и краски? Милая, добрая, нежная мама, которая была средоточием всей его жизни, оказывается, была настолько равнодушна к нему, что оставила без всякого сожаления на милость почти чужому, черствому человеку. Их разговоры, их игры, их общее противостояние равнодушию холодного дома были не более чем прихотью, моментально забытой.
Значит, доброта, любовь, тепло — это невесомая паутинка, которую срывает первый же порыв ветра? Значит, прав его отец, утверждая, что в мире царят совсем другие ценности?
Появившаяся в дверях Милдред Хейз увидела застывшего перед крыльцом мальчика с глазами, полными слез, и топтавшегося рядом растерянного шофера. Она решительно спустилась по ступенькам и положила холодные руки на хрупкие опущенные плечи.
— Ну-ну, дружок, крепись, ведь ты же мужчина.
Мальчик вежливо высвободился. Да, он мужчина. А это значит — отныне никаких слез и глупых сантиментов. Отныне начинается новая жизнь, в которой он может надеяться только на себя и должен быть твердым, холодным и рассудительным. Но слезы уже текли по его щекам, не подчиняясь никаким волевым решениям…
1
Когда в приемной зазвонил телефон, Лоренс не обратил на него внимания, зная, что трубку поднимет секретарша или, в крайнем случае, ее помощница — девушка с волосами какого-то цыплячьего цвета, весьма подходившими ей. Поскольку и мозги, на взгляд Лоренса, у нее были соответствующие, не говоря уж о раздражающей привычке усиленно моргать всякий раз, когда он обращался к ней. Однако ни та ни другая к телефону не подошла. Звонки продолжались беспрерывно, и это мешало сосредоточиться на финансовом отчете, который он изучал.
В конце концов Лоренс не выдержал и, вскочив на ноги, подошел к двери в приемную и распахнул ее.
— Почему никто не берет…
Он запнулся, увидев, что комната пуста, как и другая, поменьше, дверь в которую была открыта. Никаких признаков жизни — за исключением его самого и истошно надрывающегося телефона.
— Куда они все запропастились?
Лоренс наклонился над столом, чтобы взять трубку и заставить наконец замолчать телефон. Прядь черных волос упала ему на глаза. Что-то он зарос, надо бы постричься. Но на этой неделе времени у него не будет — все расписано по минутам.
— Алло! — рявкнул он.
В течение секунды на другом конце провода молчали, словно звонивший не ожидал такой агрессивности, а затем женский голос с придыханием произнес:
— Не могу ли я поговорить с мистером Хейзом?
У миссис Райан был стандартный набор фраз, которыми она отвечала на телефонные звонки и которые Лоренс слышал не раз. Он попытался следовать заведенному ритуалу, однако сделать этого дословно не удалось, а яростное рычание отнюдь не походило на спокойный голос секретарши.