Но так было в 1980-е. Ныне эти культуры сливаются, что заметно по миграции сотрудников между Фингигантами и Техгигантами. Например, мой друг раньше работал специалистом по количественному анализу kJ. Р. Morgan, вычисляя стоимость финансовых контрактов. А теперь он работает в DeepMind, подразделении по ИИ компании Google, исследуя вопрос разработки ИИ, который можно будет применить к любой ситуации.
Слияние финансов и технологий проявляется и в форме образования их гибрида сектора финтеха. Эта отрасль яркий пример неоднозначных, но тесных взаимосвязей между двумя мирами. Финансовый кризис 2008 года сильно подпортил репутацию банков, поэтому возникла техноутопическая идея о том, что цифровые стартапы разрушат империю финансов и приведут к финансовой демократизации. Цифровые технологии выдавались за рыцаря в белых доспехах, который наведет порядок в старом злодейском мире финансов. Слово финтех стало крайне модным, привлекая как сотрудников традиционных банков с их идеями цифровизации услуг, так и предпринимателей из мира технологий, у которых руки чесались попробовать себя на ниве финансов.
С самого начала финтех смотрелся скучнее остального технологического сектора из-за его связей с набившими оскомину Фингигантами, но все же ярче традиционных финансов из-за связей с крутой Кремниевой долиной. До настоящего времени он эксплуатирует представление о том, что технологии реформируют финансовый сектор и волокут банки в новый цифровой мир, несмотря на их сопротивление и вопли. По словам технарей, будущее нужно притащить в настоящее, а все старое должно исчезнуть в прошлом. Финансовую отрасль следует осовременить, а все пережитки прошлого, включая отделения банков, физические наличные и нецифровые процессы, уничтожить. Этот подход выдается за коренной слом финансовой системы, но если приглядеться повнимательнее, то мы увидим не попытку реорганизовать Фингигантов, а попытку их автоматизировать. Это различие, впрочем, редко отмечается. Почему?
Неизбежный прогресс автоматизации
Нам свойственно стремление угадать, каким может быть будущее, но если прогноз неясен, то порой мы начинаем доказывать, каким оно должно быть. Это сфера политики: мы страстно агитируем за то будущее, к которому стремимся, вместо того чтобы соглашаться с тем, которое кажется вероятным. Но если местные политические требования сводятся, скажем, к финансированию школ или созданию зеленой инфраструктуры, то транснациональные требования гораздо сложнее. Когда речь заходит о повсеместной цифровизации и автоматизации глобальной экономики, люди странным образом замолкают. Им кажется, что все это произойдет независимо от их желания.
Почему? Дело в том, что всемирная экономическая система заставляет нас чувствовать себя пигмеями и большинство полагает, что нам остается лишь реагировать на нее, а не пытаться ее формировать. Никто не думает, что стоит у руля глобальной экономики, но все чувствуют, что она движется, как бесконечный кортеж на автопилоте. Ее курс определен: корпорации растут, оружие становится более мощным, ресурсы истощаются, а цифровая взаимосвязанность становится крепче. Все согласуется с мрачными сценариями кибер-панковской фантастики 1970-х. Ее персонажи живут в высокотехнологичных мирах, где леса уничтожены расползающимися мегаполисами, а правительства слились с гигантскими корпорациями. Последние предлагают одурманенному человечеству возможность уйти из удручающего однообразия жизни в фантазии виртуальной реальности, а кучки мятежников пытаются этому противостоять.
Если иногда кажется, что технологические компании вдохновляются мрачными видениями фантастов, то это потому, что их сюжеты уже воплощаются в реальных новшествах, внедряемых Техгигантами: от вездесущих технологий распознавания лиц из Особого мнения[2] и биотехнологий из Бегущего по лезвию[3] до горгулий из Лавины[4], которые с помощью специальных устройств подгружают аудиовизуальные данные в интернет-подобную виртуальную реальность, называемую Метавселенной. Однако для того чтобы воплощать эти сюжеты в жизнь, необязательно вдохновляться научной фантастикой: киберпанки просто экстраполировали тенденции, которые уже были характерны для масштабных капиталистических систем. Именно поэтому все это возникает в нашей жизни, как будто по инерции.
Пандемия COVID-19 временно дестабилизировала это ощущение инерции, дав многим из нас мощный ментальный толчок. На короткое время наши системы, казалось, сделали паузу, вызвав у одних тревогу, у других эйфорию, а потом снова пошли как по накатанному, будто после перезапуска остановившегося конвейера (причем на большей скорости). Поклонники технологий изо всех сил стараются придать этому ощущению инерции позитивный смысл. Они утверждают, что увеличение масштаба и скорости экономических процессов это движимый творческим духом человечества прогресс, в котором все мы принимаем участие.
Подобные настроения наводняют сферу цифровых финансов. Например, эксперты утверждают, что безналичное общество неизбежно, потому что мы члены общества видим преимущества постоянного ускорения, автоматизации, связности и удобства и хотим всё большей цифровизации финансов. Поскольку этого хотим все мы, отдельный инакомыслящий не может этому противостоять, а если попробует, то останется позади. Такую постановку вопроса подкрепляют маркетологи, твердящие, что надо быть готовыми к переменам, которые явно грядут, иначе мы окажемся в стороне от быстроменяющегося мира. Это заклинание сопровождает почти все продукты, внедряемые финансовыми и технологическими компаниями, которые выдают коммерческие интересы за непреодолимые и благоприятные для всех стихийные силы.
Я вижу это на платформе лондонской подземки в виде рекламы электронных платежей, утверждающей, что Будущее здесь. И на щите, который висит на сингапурском небоскребе, рекламируя самсунговские смартфоны словами Будущее это сейчас. Слышу в словах участника конференции в казахстанском Нур-Султане[5], поющего осанну грядущей цифровизации всего на свете. Ту же идею продвигает местный политик по телевизору в ЮАР (моя родина), призывая готовиться к Четвертой промышленной революции. Мой отец отставной солдат из сельской Зимбабве. Его компьютеру 12 лет, а вечно бормочущий в его доме телевизор советует готовиться к изобилию дронов, робототехники, умных городов, биотехнологий и искусственного интеллекта всего, о чем он и не думал просить.
Откуда же местный политик набрался этого? Официальная версия событий исходит из высокотехнологичных центров в развитых регионах, поставивших на кон свои огромные доходы. Один из таких центров находится в 16 тыс. км от ЮАР, в Кремниевой долине, где люди добиваются капиталовложений от инвесторов и разрабатывают маркетинговые кампании, чтобы привлечь нас к своим платформам. Их перешептывания доносятся из залов совещаний и баров калифорнийского побережья до специализирующихся на инновациях журналистов, которые влияют на организаторов дискуссий на Всемирном экономическом форуме в Давосе, транслирующихся по Би-би-си, передачи которой смотрит местный законодатель интеллектуальной моды в Йоханнесбурге, чья задача держать политика в курсе международных тенденций. Вот так, а также тысячью других путей современные технологические мантры проникают в дом моего отца. Услышав, что надо готовиться, он, как большинство людей, просто почувствует, что технологии опутывают его через окружающие сети. После чего ему останется только присоединиться.