И генерал яростно потыкал пальцем в потолок. Могло показаться, что этим жестом он намекает прямо на Господа Бога, которому лифляндские немцы сделались вдруг милее остальных народов и которых он по неизвестным причинам объявил народом богоизбранным, каковыми до сей минуты считались только евреи и русские. Но Загорский, конечно, истолковал загадочный жест генерала совсем в другом смысле.
Вы, Владимир Александрович, вероятно, имеете в виду императрицу Александру Федоровну?[6] осведомился он.
Само собой, нервно проговорил генерал. Но и не только!
Марию Федоровну?[7]
Берите выше, Толмачев снова потыкал пальцем вверх.
Самого государя?
Генерал несколько секунд молчал, потом, косо поглядывая на дверь, негромко заметил, что он этих слов не говорил, и пусть они останутся на совести дражайшего Нестора Васильевича. Однако, как бы там ни было, факт налицо: русский генерал при большой должности ничего не может поделать с простым немецким бароном. Более того, все они тут вынуждены беспрестанно озираться по сторонам и вести себя крайне осторожно.
А вы не слишком сгущаете краски? усомнился Загорский.
В самый раз! тут генерал, не выдержав, опять вскочил со стула и забегал по кабинету. Грядет война с Германией, это же совершенно очевидно. И при этом у нас в России живет целый враждебный нам народ. Вы, конечно, будете надо мной смеяться, а я вам скажу они все шпионы, все до единого. Насколько я понимаю, нет ни одного русского военного секрета на Балтийском море, который бы не становился известен их канцлеру Теобальду. И все благодаря господам остзейским немцам! О, Нестор Васильевич, знали бы вы, какие донесения шлют мне наши агенты с Балтийского флота! Это я вам доложу, песня, но песня страшная, погребальная. Верьте слову, когда война, наконец, начнется, потери наши будут просто ужасающими!
Загорский пожал плечами: все это чрезвычайно печально, конечно, однако какое это имеет отношение к их делу? К делу, отвечал генерал, это имеет самое прямое отношение. Из-за кляузы барона он не может послать своих людей расследовать загадочные убийства в деревне Розумихино. То есть он, конечно, может, но это возымеет для его карьеры самые печальные последствия. А просто закрыть на это глаза и отправить дело под сукно не позволяет ему совесть
Именно поэтому, дорогой друг, я и решил обратиться к вам, сказал Толмачев торжественно. Вы не только следователь высочайшего класса, вы к тому же еще и дипломат, то есть способны найти общий язык с кем угодно хоть с чертом, хоть с остзейским немцем. Кроме того, вы член Императорского исторического общества, а значит, способны на месте разобраться, что там за изыскания ведет барон фон Шторн и в какой степени связаны они с убийствами. Вам, таким образом, и карты в руки в этом странном и оскорбительном для русской государственности деле.
Иными словами, вы хотите, чтобы я поехал к этому вашему фон Шторну, и меня бы там тоже утопили? прищурился Нестор Васильевич.
Да! воскликнул генерал, но тут же и спохватился. То есть нет, конечно! Я просто хочу, чтобы вы отправились туда и раскрыли эти ужасные преступления. И разумеется, вас никто не сможет утопить, потому что вы мастер своего дела, не говоря уже о том, что русский дипломат в огне не горит и в воде не тонет.
Достаточно, прервал его Загорский. Не тратьте попусту ваше красноречие, я согласен
* * *
Обрадованная физиономия генерала поплыла и растворилась в воздухе. Вместо нее на Загорского глядели чудные черные очи, глубокие, как омут. Интересно, подумалось ему, можно ли утонуть в женских глазах да так, чтобы потом не выбраться?
Словно догадавшись, о чем он думает, Варвара Евлампиевна улыбнулась чуть кокетливо и повторила:
Так что же привело вас в наши забытые богом края?
Загорский выдержал небольшую паузу, но не успел ответить вместо него это сделал Ганцзалин.
Мы с господином археологи, заявил он так торжественно, как будто речь шла о принадлежности не к ученому сословию, а к императорской фамилии.
Нестор Васильевич, услышав это, чуть заметно поморщился, но ничего не сказал.
В глазах барышни мелькнуло любопытство. У них тут уже работает одна экспедиция, под началом лифляндского барона фон Шторна. Знакомы ли они с бароном? Загорский отвечал, что с бароном они, увы, незнакомы, но это беда небольшая: даст Бог, познакомятся, прибыв на место.
Однако вы должны иметь в виду, что археологические экспедиции здесь притягивают к себе несчастья, предупредила барышня. Недавно у нас в Розумихино пропал без вести помощник барона, эстонец Магнус Саар. Чуть позже его окровавленную одежду нашли на берегу озера. Расследовать дело приехал следователь из уезда, но и он тоже пропал при странных обстоятельствах: от бедняги вообще не осталось никаких следов.
Это любопытно, сдержанно заметил Загорский. Однако к археологии, которую мы с моим помощником представляем, это отношения не имеет. Впрочем, интересно бы знать, что говорят жители Розумихина. Полагают ли они, что это дело рук одного человека, или исчезновение следователя не связано с вероятным убийством эстонца?
Варвара Евлампиевна засмеялась: боже мой, это простые крестьяне, что они могут полагать? Ходят, разумеется, какие-то неправдоподобные слухи, но верить им, конечно, нельзя.
А что именно за слухи ходят? спросил действительный статский советник.
Барышня отвечала, что, среди прочего, подозревают самого барона, но ведь это абсолютное безумие: зачем ему убивать своего же работника, не говоря уже про следователя? Тут, однако, она умолкла и поглядела на Загорского лукаво: почему же это он интересуется? Может быть, они с его помощником и сами полицейские агенты? Нестор Васильевич опять открыл рот и опять не успел ответить, как встрял Ганцзалин.
Нет, мы не агенты, мы археологи
Загорский снова бросил на него косой взгляд и опять ничего не сказал. Впрочем, после небольшой паузы он полюбопытствовал, знакома ли сама Варвара Евлампиевна с бароном Шторном, ведущим работы в Розумихино?
Совсем чуть-чуть, отвечала Варвара, лукаво потупив глаза.
И как он вам показался?
О, это милый, чуть старомодный человек лет тридцати с гаком, совершено неспособный никого утопить. Типичный немец, со всеми этими «путьте люпесны, потайте, пошалуйста, фильку и ношш» и прочим смешным немецким акцентом, не различающим звонких и глухих звуков.
С немецким акцентом? удивился Нестор Васильевич. Откуда у него акцент, вы же сами сказали, что это остзейский немец. А раз так, то русский для него родной, не правда ли?
Варвара Евлампиевна посмотрела на Загорского лукаво: ах, боже мой, его превосходительство совершенно не понимает шуток!
У меня, значительно промолвил Ганцзалин, тоже был один знакомый статский советник, большой знаток женского сердца. Так вот, он тоже не понимал шуток, в особенности женских. Всю жизнь прожил в одиночестве, если не считать его верного слуги и помощника, китайца по происхождению Как говорится, век живи, век шути.
Ну, довольно, сердито прервал его Загорский, мы, кажется, подъезжаем.
И в самом деле, за окном уже накатывался на них длинный, чуть грязноватый перрон
Глава вторая. Природные гады Российской империи
Перрон на здешней станции был не только нечистым, но и невысоким, так, что сходя из поезда, можно было легко подвернуть, а при большом желании даже и сломать ногу. Эти неожиданные опасности на совершенно ровном месте ясно указывали на то, что путники наши прибыли в провинцию и не так, чтобы просто глубокую, а поистине глубочайшую. Здание вокзала, хоть и двухэтажное, но деревянное, с облупившейся зеленой краской и покосившимися окнами только подтверждало это ощущение. Немногочисленные пассажиры, высыпавшие на перрон, быстро рассеялись по окрестностям, и у Загорского возникло чувство какой-то зияющей пустоты. При близком знакомстве с этой пустотой легко было бы впасть в уныние. На счастье, они с Ганцзалином оказались на станции не одни, а вместе с их новой знакомой, очаровательной Варварой Евлампиевной Котик.