Точно здесь?
Ментов не видишь?
Оперативники из окружного управления явились первыми, осматривались, но к «городским» не подходили. Не потому что «городские», а из вежливости чтобы не мешать коллегам составить собственное мнение.
Да, вижу, рассмеялся Вербин.
А ты всё-таки грустный.
Задумчивый.
Ладно, пусть так. Они вышли из машины, постояли с полминуты, молча изучая место, где Артур арендовал BMW, после чего Колыванов спросил: Тоже заметил?
Нет видеокамер.
Ни муниципальных, ни частных: ни одного магазина или офиса поблизости, ни одного банкомата. Ничего. За этой зоной московские наблюдатели не присматривали.
Думаешь, убийца об этом знал?
Не исключаю, протянул Феликс. Трудно поверить, что ему повезло.
Значит, убийца здесь бывал.
Ещё одно подтверждение того, что он тщательно готовился.
Но убийца не мог «зарядить» здесь автомобиль.
Камеры вокруг отсутствовали, однако машина стояла у тротуара, а поскольку неподалёку находится станция метро, тротуар наверняка оживлённый, да и жилой дом рядом, а в окна нет-нет, да выглянет кто-нибудь. Невозможно поверить, что именно здесь убийца перетаскивал труп из своего автомобиля в BMW, предварительно проложив багажник тканью и установив камеры.
Тело, видеокамеры, шумоизоляция, мыши вслух прикинул Вербин, продолжая мысль напарника. Ему нужно было минут двадцать, не меньше.
Ему нужно было двадцать спокойных минут, уточнил Колыванов.
Ангар или гараж?
Скорее, ангар там должно было поместиться два автомобиля.
Или он сначала «зарядил» гараж, а затем приехал в него на каршеринге.
Или он там же совершил убийство.
А вот это вряд ли, покачал головой Вербин.
Почему?
Судя по тому, что лежит в багажнике, после убийства он долго работал над телом: пальцы отрезал, в полиэтилен заворачивал и упаковано тело не впопыхах, а аккуратно. Ему требовалось много времени, а значит, у него есть логово, которым он дорожит и ни в коем случае не поедет в него на каршеринге. А гараж или ангар, где он «зарядил» BMW, мы уже сегодня найдём.
Согласен, подумав, ответил Колыванов. Убил в другом месте, возможно, в том самом логове, о котором ты сказал. Погрузил в свою тачку, приехал в гараж или ангар, уехал, вернулся на каршеринге и «зарядил» его.
Двадцать минут максимум.
Двадцать минут, повторил Колыванов. Потом приехал сюда и оставил тачку.
Здесь его ждала другая машина. Феликс почесал кончик носа. Или он опять арендовал каршеринг.
Или ушёл пешком.
Узнаем, когда выложит видео. Если будут кадры с места обнаружения, значит, была вторая машина и убийца ехал за BMW.
И мы сможем проследить его дальнейший путь.
Он об этом знает.
Все делают ошибки.
Будем надеяться. Вербин помолчал, после чего медленно произнёс: Знаешь, Гена, у этого парня стальные нервы. Если мы с тобой всё правильно рассчитали, а я думаю, мы не ошиблись, то он не только всё спланировал, но и в точности выполнил: убил, привёз в укромное место, съездил за каршерингом, «зарядил» его, а потом ещё и ехал следом. Такому хладнокровию можно только позавидовать.
Насколько хорошо убийца всё исполнил, мы узнаем после того, как закончат работать эксперты, рассудительно ответил Колыванов. А что касается нервов У человека, который отрезает трупу я надеюсь, что трупу, пальцы, нервов нет. Я, например, до сих пор вздрагиваю, когда вижу мёртвых. Не потому что мне страшно или неприятно. Просто Был человек и умер, причём не своей смертью. Это неправильно. Я вздрагиваю, потому что это неправильно. А тот, кто хладнокровно убил и превратил смерть в аттракцион Он больной.
Но с виду, к сожалению, здоровый.
И это самое плохое, угрюмо согласился Колыванов. Здесь всё ясно, а что нам не ясно местные разнюхают. Поехали в каршеринг.
Поехали, согласился Вербин, набирая номер Криденс.
Поговорил, пообещав вернуться как можно скорее и попросив не ждать, а когда убрал телефон, услышал неожиданный, но давно назревавший от напарника вопрос:
Жениться не собираешься?
И ответил честно:
Думаю.
Надоело возвращаться в пустой дом?
Понравилось возвращаться в настоящий дом, улыбнулся Феликс, видя перед собой Кри. В дом, где меня ждут.
в прошлом году
Чувство настоящего дома.
Неповторимое ощущение самого настоящего дома. Главного в жизни.
Я вас помню, тихо произнесла Ада, держа фарфоровую чашку и блюдце на уровне глаз. Я вас помню, дорогие мои, и очень вас люблю.
И улыбнулась. Улыбнулась грустно, но без тоски, потому что время тоски закончилось осталась только лёгкая грусть.
Я вас помню, повторила молодая женщина и сделала маленький глоток горячего травяного чая.
Вернула чашку на стол и закуталась в плед. Октябрь в этом году выдался необычайно тёплым, но сидеть на открытой террасе без пледа Ада не рискнула. Закуталась плотнее и подвинула блюдце с чашкой ближе к краю стола.
И вновь им улыбнулась.
Мама всегда хотела, чтобы в их доме был фамильный сервиз. Фарфоровый. Настоящий чайный сервиз на шесть персон. Лучше, конечно, на двенадцать, но можно и на шесть. Сделанный только для них и обязательно с гербом. Или с вензелем. Папа посмеивался, говорил: «Ну, что ты, мы ведь не графы, даже не бароны. Да и фамилия не самая дворянская Кожины. Зачем?» Но мама очень хотела, и на пятнадцатую годовщину свадьбы папа сделал ей желанный подарок. Сервиз действительно получился красивым: папа выбрал фарфор приятного кремового оттенка, на котором восхитительно смотрелся изящный, выполненный серебром вензель. Не герб, тут папа проявил твёрдость, но вензель, в центре которого красовалась буква «К». Мама была счастлива и радовалась подарку, как ребёнок. Ада тоже. Сначала. А потом она услышала случайно и не в тот, конечно, день, а много позже, спустя год, а то и два услышала обрывок разговора. Родители завели речь о сервизе случайно, и папа ответил, что поскольку у них растёт дочка, то через некоторое время фамильный сервиз потеряет своё значение.
«Если только фамилия её мужа не будет начинаться на К».
«Ада не станет выбирать мужа по первой букве фамилии», рассмеялась в ответ мама.
«Я знаю», сказал папа, и на этом разговор окончился.
И отношения Ады с сервизом тоже закончились. Она больше им не восхищалась, не замирала, любуясь и ощущая себя графиней или на худой конец баронессой, он стал для неё просто «ещё одним набором предметов» из посудного шкафа. А после того как родители погибли в автокатастрофе, Ада увезла сервиз из их большой квартиры на дальнюю дачу в «Сухари». Но не выбросила, даже подумать не могла выбросить. Увезла из квартиры, чтобы часто не попадался на глаза, но здесь чай пила только из него. Потому что здесь, на даче, она по-прежнему оставалась той самой Адой Кожиной. И навсегда останется.
Потому что не могла представить мужчину, который сумеет уговорить её сменить фамилию.
Она поднесла чашку к губам, сделала глоток и поняла, что, задумавшись, потеряла счёт времени: прошло не менее пятнадцати, а то и двадцати минут, поскольку чай из обжигающе-горячего превратился в ледяной, а вечерняя тьма окончательно захватила власть над миром: ельник потемнел, мрачной массой нависнув над участком Ады и резко выделяясь на фоне неба, освещённого ещё не поднявшейся полной луной. А настенные светильники, которые она включила, выйдя на террасу просто так, чтобы «потом не вставать», изо всех сил боролись с подступившей тьмой, с трудом удерживая за собой террасу.
Их свет таранит мрак, но не может ничего поделать с окутавшей посёлок тишиной.
С тишиной, пришедшей из самого сердца угрюмого ельника.
Участок Ады располагался на краю посёлка, и его дальняя сторона примыкала к общему забору, в котором папа прорезал калитку. Сплошной кирпичный забор был высоким трёхметровым, а калитка маленькой, с красивой резной ручкой. Вокруг неё густо росла сирень, и в детстве калитка казалась Аде дверью в волшебную страну. Ощущение усиливали высокие ели, плотной стеной подступающие к забору с той стороны. Теоретически их нужно было проредить, но сначала не подумали, а потом стало поздно участки облагородили, и как безопасно валить на них вековые ели, никто не понимал поэтому теперь северная и восточная стороны посёлка вгрызались в нетронутую чащу.