Я топала вдоль длинного коридора, начав понимать, что иду в другую от холла сторону. По пути в буфет не было столько кабинетов, да и людей встречалось значительно меньше. Здесь же то и дело проходили работники аэродрома в спецовках, иногда пробегали девушки в строгой одежде белый верх, тёмный низ, стоял негромкий, непрекращающийся гул из людских голосов, работы оргтехники и звуков взлетающих и садящихся самолётов.
Остановилась у панорамного окна, снова посмотрела на лётное поле, где взлетал АН-52. Небольшая машинка телепалась по взлётной полосе, покачиваясь на кочках, потом приподнялась над землёй и бодро взмыла в небо, унося желающих получить острые ощущения.
Спустя несколько минут, когда белый самолёт стал точкой на небе, я услышала гитарный проигрыш. Звук показался мне настолько чужеродным, что на секунду я решила, что послышалось. Но нет, кто-то уверенно перебирал струны и подпевал. Подойдя к одной из раскрытых дверей, я остановилась. На старом диване с гобеленовым покрывалом сидел уже знакомый незнакомец и что-то наигрывал. Через мгновения я узнала знакомый мотив.
По минутам осыпается ожидание невозможного.
Ранним утром просыпается от движения неосторожного
Голос у поющего был красивый и звучал он по-настоящему душевно, словно рассказывал о себе. Будто именно он не мог найти силы, чтобы проститься со своей любовью. Невольно я разглядела недавнего собеседника лучше. Простое лицо, приятное, открытое, тёмно-русые, взлохмаченные волосы, притягательная улыбка её я увидела, когда прозвучал последний аккорд, парень поднял взгляд и неожиданно подмигнул мне.
Я вылетела из кабинета стремглав, на ходу ругая себя на чём свет стоит, чувствуя, как пылают щёки. Интересно, что он подумал обо мне? Что преследую его, напрашиваюсь на продолжение знакомства? Вот ведь, любопытная Варвара! Не могла включить Uma2rman в приложении и слушать на репите хоть целый день?
На дропзону[1] я прибежала, когда партия новоявленных парашютистов в лице моих друзей-приятелей приземлялась. Выхватив телефон, я начала снимать всех и каждого, задерживая кадр то на одном, то на другом.
На пищащей от восторга Дашке, которая прыгала с инструктором сорокалетним усатым дядькой с добродушным выражением лица.
На Никитосе, который, перебирая длинными ногами, размахивая руками-мельницами, надвигался на меня, желая тут же поделиться впечатлениями. Говорят, мужчины растут до двадцати двух лет, Никитос опровергал эту гипотезу своим существованием. В конце мая ему исполнилось двадцать три года, а он продолжал расти.
На Алике закадычном друге Никитоса, младше на два года, который и предложил сигануть с высоты птичьего полёта.
На Тимофее, попросту Тиме, и довольно скачущей рядом Насте наших неразлучниках с пятого класса. Мы даже открыли тайный тотализатор на то, когда же они поженятся. Я считала, что после третьего курса, парни ставили на пятый, а Алик утверждал, что никогда. Разбегутся. Ну, не могут люди оставаться вместе со школьной скамьи!
И на всеобщем любимце, компьютернм гении, гордом обладателе почти ста килограмм при росте, едва достигающем метра семидесяти на Максе.
На всей нашей разношёрстной, дружной компании, которая образовалась давно, в школьные годы, пережила разлуку на студенческие годы Никитоса и Алика, потом наш с Дашкой отъезд в университет путей сообщения, громкие расставания, хлопанья дверями, примирения наших неразлучников и первую, несчастную любовь Макса.
Глава 2
Он сидел, уставившись на стену в зелёный цветочек или завиточек, в общем, с какой-то хренью, которая вилась по обойному полотну и заканчивалась у потолочного плинтуса. Бесцельно перебирал струны, выдавливая натужные звуки.
Щёлкнул замок на входной двери, послышалось копошение, бормотание под нос, на пороге появилась та, кого он ждал.
Привет, буркнула она.
Привет. Где была?
С подружками в кафе, она ответила небрежно, кинула через плечо и полезла в холодильник за упаковкой сока. Мог бы и позвонить, сказать, что приедешь.
Часто ты с подружками до трёх часов ночи в кафе сидишь? он с трудом сдерживал раздражение.
На себя ли, на жену ли, на ситуацию или жизнь трудно сказать. Просто злился на всё разом, хотя, судя по всему, права уже не имел. Только верить в это до боли не хотелось, уж лучше закрыть глаза на очевидное, проигнорировать то, что ни видеть, ни слышать, ни знать не хотелось.
Тебе какое дело? огрызнулась она.
Ты вообще-то моя жена, Лен, напомнил он.
Счастлива, что ты вспомнил о том, что у тебя есть жена. Аллилуйя! последнее слово Лена издевательски пропела, усевшись на крохотный диванчик на типовой кухне однокомнатной квартирки. На фига ты притащил эту гадость домой? она показала наманикюренным пальцем на гитару у кухонного стола.
Не начинай, отвернулся он к окну, в котором не было ничего, помимо непроглядной темноты.
Будешь ночами обнимать вместе жены? услышал он продолжение. А что? Отличная замена!
Лен, прекрати.
Ты прекрати! Сколько можно? Сколько можно, я тебя спрашиваю?! Сколько это будет продолжаться?! Лена подскочила, одним шагом подошла к столу, громыхнула чашкой, передвинула неубранную сковороду, снова звякнула чашкой, зачем-то открыла и закрыла с грохотом стол.
Обстановка, ты ведь знаешь виновато опустил он голову.
Паш, а когда не будет этой грёбанной обстановки? На следующее лето, через два года, три? Скажи, когда?! Мне надоело проводить каждый сезон в одиночестве, трясясь от страха, что с тобой что-нибудь случится!
Ничего со мной не случится, дежурно отмахнулся Павел.
Григорьев тоже так говорил!
Это несчастный случай, с любым может случиться. Иногда и кирпичи на голову падают.
Да, только никто специально не ходит там, где падают кирпичи, а ты туда лезешь, устало выдала Лена.
Последний сезон Правда, последний, Лен, виновато проговорил он, посмотрев на понуро склонённую, светловолосую голову.
Красивая она всё же, его Ленка. Они познакомились, когда обоим едва исполнилось восемнадцать. Поженились через несколько лет. Планы строили, грандиозные, почти как у Александра Македонского. А теперь собачились при каждой встрече, всегда на одну и ту же тему, с одним и тем же результатом.
Тебе же нравилась моя профессия, начал Пашка. Ты гордилась мной, подружкам рассказывала, какой я герой, грамоты по стенам развешивала, он кивнул на пустые гвозди, которые остались на месте некогда с гордостью выставленных грамот и дипломов.
Дура была, вот и гордилась. Как же, пожарный-десантник! В самый огонь прыгает, леса спасает, людей. Ещё папаша мой подпевал, мол, пенсия раньше, не успеете глазом моргнуть, а уже вот он заслуженный отдых! Красота! На пенсии жизнь только начинается Паш, мне твоей пенсии ждать, чтобы жить начать?
А сейчас ты не живёшь?
Сейчас я существую между сезонами, а я жить хочу. Хочу мужа каждый вечер видеть, детей хочу! Понимаешь, попросту хочу детей, и чтобы не трястись, что их отца придётся хоронить. Не в этом сезоне, так в следующем, ведь он у нас герой.
Последний сезон, обещаю, проговорил Павел, не веря самому себе.
Не сможет он уйти, попросту не сможет, даже если поклянётся на крови. Не в пенсии дело, не в адреналине, который уже перестал вырабатываться в натренированном теле при прыжке в неизвестность в полном обмундировании. А в работе, которую Павел Кононов делал, и делал хорошо. В сладком самообмане, что никто, кроме него. Ведь специалистов действительно было мало, в сезон их категорически не хватало, каждый ценился на вес золота.
Вот только народная истина, что незаменимых нет, была права. Григорьев коллега, с которым слопали не один пуд соли, своей гибелью лишь подтвердил её, как и многие другие, безвременно ушедшие, героически, и не слишком, погибшие. Их нет, а авиалесоохрана существует и будет существовать столько, сколько горят леса.