Серебряная куница с крыльями филина - Ци Ан

Ан Ци

Серебряная куница с крыльями филина

1. Агентство Ирбис

Пётр Андреевич, спасибо, что Вы меня сразу согласились принять!  посетитель совершенно явственно волновался.  Я в такой страшной тревоге и растерянности Я, понимаете, совершено не по этому делу. Никогда не сталкивался с подобными вещами, не знаю, что предпринять. Я убежден надо срочно действовать, но как? Я инженер, я любую машинку починю, от зажигалки до монитора, но такое! А Вы юрист. Вы ведь юрист дипломированный, а не только этот как его

 Частный сыщик?  рыжий парень с густой шевелюрой и ржаными усами, в чёрной спортивной рубашке и серых брюках, засмеялся. Веснушки запрыгали на его щеках, весёлые серые глаза с пушистыми ресницами округлились, брови сделались домиком.

Посетитель сидел в приёмной агентства под названием «Ирбис», протянув ноги к печке. Перед ним была именно печка, а не камин, и её чугунная дверца излучала сухое тепло. Это было очень приятно в такой холодный осенний день, и хозяин, он же бывший следователь Пётр Андреевич Синица, взял да отворил дверцу совсем. Пламя загудело, отразившись в зеркале с деревянной рамой. Отблески заплясали на фигуре барса из бронзы на письменном столе и стёклах больших книжных шкафов, расположенных от него по левую руку. Синицинская рыжая шевелюра засветилась колдовским нимбом.

В приёмной было полутемно. Горела только настольная лампа со стеклянным зелёным абажуром.

 Подождите, Сева. Можно, я Вас Севой буду называть? Я всё-таки постарше, мне за тридцать, а Вы вместе с кем-то из маминых школьных, то есть я хочу сказать,

с детьми её школьных, МИЭМ кончали? Мама позвонила, и я время назначил. Успокойтесь! Положите вот тут на столик свой портфель и расскажите всё по порядку.

 Точно!  посетитель, прижимавший к сердцу объёмистый портфель с блестящими замками, рассеяно воззрился на свои руки, шумно вздохнул и опустил его на пол. Настоящий верзила, с широкими плечами и мощной шеей спортсмена, на голову выше своего визави, сидевшего в кресле, он был чисто выбрит и одет в добротный синий костюм. Весь его ухоженный вид, красивый галстук, даже вышеупомянутый дорогой и модный портфель совершенно не вязались с несчастным выражением длинноватого лица с крутым подбородком.

 Пётр Андреевич, тут такая петрушка. Мне двадцать шесть. У меня два друга есть. Один Вовка, это он из МИЭМА, его мама, слава богу, меня к Вам послала, а то я Ну да ладно. Вот. А другой Пашка. Он сейчас за границей. С ним мы в школе учились. Ваша мама как раз в Мюнхен улетала, да Сплошные мамы Но с Вовкиной тётей Ирой и Катериной Александровной всё в порядке, а у Пашки Мухаммеда мама пропала! Просто так исчезла без следа. А он в Базеле и ничего не знает ещё. А я не знаю, как быть И объяснить даже нелегко никто не верит. И навредить я боюсь

Злосчастный Сева почувствовал, что запутался, и в отчаянии махнул рукой.

 Стоп,  Пётр Синица, давно переставший смеяться, приподнялся и положил руку ему на плечо,  Сева, Катерина Александровна моя собственная мама, Ира её подруга, мама Вашего одноклассника Вовы. А Мухаммед?

 Мухаммед Пашка Мухаммедшин. Его мама Эрна Александровна. Вот она и пропала. Я сейчас, Пётр Андреевич. Извините. Я уже собрался. Я расскажу.

Севка Польских и Мухаммед отучились вместе с первого по десятый. Они сидели на одной парте, делали вместе уроки, ездили к Севке на их дачу, Севкин папа брал ребят на рыбалку, возил на машине на Селигер. Пашка ночевал иногда дома у Севки и лопал там с удовольствием свежие щи с бородинским хлебом, а на второе домашние котлеты с обязательным картофельным пюре и квашеной капустой.

Младший Польских с предками был в хороших отношениях. Папа инженер-строитель и мама заведующая районным детским садом не особенно наседали на парнишку. «Да что я там забыла в этой школе?» -говорила мама, пропуская очередное родительское собрание. Впрочем, сын вполне пристойно учился и обычно огорчений не доставлял. Севка с удовольствием смотрел по вечерам с «папкой» хоккей, помаленьку канючил, чтобы выпросить у «мамули» денежку на кино, кафе, а потом и на электронные штучки, охотно трепался на тему «а что тебе подарить на день рождения, сыночек?» или «джинсы хочешь? Пойдём, померишь!» Но с любой своей передрягой он бежал скорей к Мухаммеду.

А у Мухаммеда не было ничего. Бог ты мой, какие там квартиры-дачи-машины? Они жили в огромной коммуналке в комнатёнке, выходящей окнами во двор-колодец без единого деревца. Сразу за дверью за ширмой помещалась узкая Пашкина кровать, покрытая шотландским пледом. Над круглым столом висела лампа с вовсе уже не модным оранжевым абажуром, но маме нравилось, и она не хотела её менять. Слева всю стену занимало чёрное лакированное пианино фирмы Шрёдер и большой коричневый шкаф, слегка отодвинутый вперёд, потому что за ним мама на ночь раскладывала кресло-кровать. Пашкин велосипед висел на стене в коридоре. Там же стояли две пары лыж до седьмого класса мамины подлиннее, Пашины покороче, а потом уж мамины, как и были, Пашины подлиннее.

Да, тот, кто приготовился услышать историю о родителях алкоголиках, ошибся. У «Мухаммедов», правда, не было ничего, зато у Паши была Мама.

Сева в этом доме про папу ничего не слыхал. Он с удивлением осознал, что до сих пор понятия не имеет, что у них стряслось. Были они женаты, нет ли? Если папа умер, он бы, наверно, знал. Во всяком случае, единственная роскошь в комнате деревянные чешские застеклённые полки принадлежала маме. В бывшем барском особняке, переделанном в доходный дом, сохранились высоченные потолки, они и позволяли иметь эти книжные трёхметровые стеллажи. Здесь в два ряда стояли диковинные книги на трёх языках. Тут можно было увидеть академические собрания сочинений классиков, поэтов серебряного века, античные трагедии, а рядом любимых маминых англичан Диккенса, Теккерея и Шеридана, Филдинга, Мэриотта, Вальтер Скотта и Голсуорси.

Бальзак, Стендаль, Мопассан, Бомарше, Гюго и Мольер на французском, немецкие и австрийские прозаики на немецком, книги по истории искусств, философы, историки Карамзин, Соловьев, Тарле, даже Иловайский в твердых хороших переплётах радовали библиофильский глаз.

Отдельно несколько полок занимали сочинения Фрейда и Юнга, Шарко и Бехтерева и многих, многих других. Тут уже полно было толстых специальных сборников трудов Академии Наук, авторефератов диссертаций, научных статей, отчётов и докладов конференций.

Севка в детстве имел весьма отдалённое представление, чем таким занималась Пашина мама. Точно врач. Определённо, работала она одно время в больнице когда Севин папа болел, ей звонили, спрашивали совета. Но тогда он шалопай, подросток мало что понимал. Папу оперировали, и вроде всё обошлось. Нет, он помнил это были «мужские дела», потому его мальца никто в известность ставить и не спешил. А потом настали новые времена, и Эрна Александровна стала где-то консультантом.

 Они, знаете, Пётр Андреевич, очень, очень скромно жили. Но Пашка всегда в выглаженной рубашке и брюках со стрелочками ходил. А мама его Я Вам тут фотографии принёс, сами увидите. Только помню, однажды разговор взрослых слышал, это на выпускном было, и родители пришли нас поздравить. Она шла с букетом цветов, а в стороне целая группа из класса «А» стояла. Мы-то «бэшники» были. Да, так вот. Мужики на неё смотрят, и один говорит: «Это доктор Мухаммедшина, я её знаю. Интересно, не намазана, не расфуфырена, вовсе не красавица, а все обернулись!» А другой: «Нет, она подкрашена, но в самую меру. И одета со вкусом. Элегантная женщина!».

Он покопался в портфеле и вынул пачку фотографий, затем выбрал из них одну. На ней была изображена женщина среднего роста лет сорока пяти в светло-сером английском костюме. Не толстая, не худая. Густые пушистые слегка вьющиеся тёмные волосы с несколькими высветленными прядками аккуратно подстрижены. На ногах изящные туфельки на небольшом каблуке. В руках вместо дамской сумки кейс. Серьги, три тоненьких цепочки на шее, что ещё? Да ничего. Ничем непримечательное лицо. Действительно, не красавица. Вот только глаза большие, спокойные, умные совершенно медового цвета. Необычные какие глаза! Господи, и на кого-то страшно похожи!