Значит, так. Я поговорю с мамой, завтра же с утра к ней поеду. Разберусь, что там и как. А ты с отцом. Что хочешь делай, хоть напои, но пусть расскажет свою версию. Потом сядем и сравним показания.
Совсем незаметно, краями губ, но Володя улыбается, как будто облегчённо. Не как будто. Марк понимает: для него это гора с плеч.
Если отец начнёт ругаться, скажи, я инициатор, пусть мне голову откручивает, добавляет Марк, посмеиваясь, и Володя улыбается уже по-настоящему.
Так было всегда. Володя исполнитель, Марк инициатор. И этому самому инициатору за его инициативы уши бы оборвать, ремня бы выдать в двукратном размере, голову открутить. Но у отца никогда не поднималась рука на младшего сына. А старшего наказывать не за что. Проверенная и на сто процентов рабочая схема.
У Володи новая квартира. Огромная двушка в Химках, в высотном, недавно построенном доме. Марк такие не любит. Ряды человейников вселяют в него беспросветную тоску. Но у Володи приятно ремонт свежий и простой, бежевые стены, ламинат. Ничего вычурного и броского. На диване в гостиной можно полвзвода уложить, зато плита на кухне одноконфорочная. Такая квадратная нелепая штучка, которая справляется разве что с кипячением воды, а всё остальное либо сжигает в угли, либо оставляет полусырым.
Впрочем, Володя никогда и не слыл кулинаром. Но с голоду не умрёт в холодильнике, предсказуемо, кастрюля вчерашней гречки, контейнер с варёной курицей и мешок помидоров. Судя по виду и цвету каменно-пластиковых, безвкусных.
Ну, в общем Володя ставит чемодан возле дивана и оглядывает комнату критическим взглядом, хоть сегодня тут поспишь, а завтра к тебе поедем. Там пылища. Я так, слегка приглядывал.
Марк улыбается. Володино «слегка приглядывал» означает, что квартира сияет чистотой. Вероятно, так, как никогда не сияла при Марке. Он уборку не любит, а Володя аккуратист и педант в этом плане. Весь в отца.
Они перекусывают тем, что есть и Марк даёт мысленный зарок после встречи с мамой зайти в магазин и забить брату холодильник чем-то более съедобным.
Чай у Володи горький, из пакетиков. И нет ни сахара, ни молока не держит. Кружки одинаковые, белые, полулитровые. Все, кроме Марковой ему достаётся поменьше, с ручкой в форме крокодильей головы, зелёная.
Я и не думал, что ты её сохранишь при переезде.
Чего там, места не занимает. Ну, звоню бате?
Володя выпивает свой горький холодный чай в несколько огромных глотков и суёт кружку в раковину. Вытаскивает телефон.
А я маме.
Они договариваются о встречах завтра на десять утра синхронно. Пока ещё не совсем поздно, Володя завозит Марка в обменник и в новенький киоск «Евросеть» с кислотно-жёлтым интерьером. Теперь у Марка есть деньги и связь. Он почти москвич, почти вернулся.
***
Не было аварии. На самом деле не было.
Заяц кидается под колёса машине с двумя тупыми подростками, Володя виляет рулём, путает газ с тормозом но удерживается на дороге. Заяц шарахается обратно в кусты, а они пролетают дальше, вперёд, полосуя снег протекторами.
Мелкий хохочет как ненормальный и раз сорок повторяет, какой Володя крутой. Самому Володе тошно. Крутой, как же. Мелкого едва не угробил.
Они возвращают машину бесшумно, но батя всё равно догадывается.
Батя не такой человек, чтобы орать или махать руками. Он снимает очки, закладывает руки за спину и интересуется спокойно:
Покатались?
У бати глаза выцветшие, словно голубой размыли водой. Седеющие волосы и ровный низкий голос. За всю жизнь Володя ни разу не слышал, чтобы этот голос повышался хоть на тон.
Да.
Володя не врёт ему никогда.
Ты за рулём был?
Я.
Был. Виноват. Готов принять наказание. Но Мелкий, конечно, не в силах смолчать.
Пап, идея была моя. Согласись, инициатор заслуживает большего наказания, чем исполнитель. Инициатор я. Володя пытался меня отговорить, просто
Они все втроём знают, что кроется за этим «просто». Просто Володя отказать Мелкому не в состоянии.
И батя, уже не в первый раз, машет рукой. Отправляет обоих чистить снег с распоряжением: «От забора и до обеда». Тем дело и кончается. Так себе наказание Володя бы его всё равно почистил.
Как ни странно, от Нины Сергеевны влетает сильнее. У неё против Марка иммунитет, и она отлично умеет повышать голос. Как Марку неизвестно, а вот Володе стыдно чуть ли не до соплей.
Но аварии не было.
Марк. 2
Мама стала тише и меньше. И она не накрашена с утра. Марк обнимает её долго, гладит по тёмным волосам, в которых под краской виднеются седые корни, целует в мягкие щёки. Он удивлён и немного напуган переменами.
В квартире слишком просторно и гулко-пусто. Она кажется вымершей и будто затянутой паутиной. Дело не в чистоте, паутины не видно Марк замечает её уголком глаза, расплывчатым боковым зрением, а рассмотреть не может.
Володенька давно не заезжал. Переживаю я за него. Ему бы жениться надо.
А за меня, значит, не переживаешь? фыркает Марк, и мама смеётся живо и искренне, почти как всегда.
За тебя?! Мне заранее жалко эту несчастную, которая за тебя пойдёт!
Ну, спасибо на добром слове!
Ему тоже весело, но не очень. Поэтому он просто предлагает:
Расскажешь?
Нечего рассказывать, Марик.
У мамы лучики морщинок в углах глаз и маленькая дырочка в домашней хлопковой кофте.
И всё же.
Нечего. Я в экспедицию поехала, на раскопки с группой. Андрей потом на рыбалку. Я к подруге в Коломну. Он к дяде Толе на выходные. И вдруг встретились на кухне, я вернулась, он собирается выходить. Встретились а сказать друг другу нечего.
Марк гладит маму по сухой тонкой руке и думает, как объяснять это Володе. Он не дурак, нет, страшно разумный парень, но тут другое.
С папой виделся?
Он качает головой.
Сразу к тебе.
Дай угадаю мама не договаривает, но Марк сразу же подтверждает:
Угадала.
Не надо, мальчики. Всё хорошо.
Было бы хорошо, ты бы снова в экспедицию поехала. Или по театрам бы бегала с тётей Соней. Признавайся, была в театре?
Мама отворачивается, встаёт из-за стола и начинает очень сосредоточенно заваривать чайник. У неё дома, конечно, никаких чайных пакетиков не водится хороший китайский листовой чай, зелёный. Такой ни с молоком, ни с сахаром не пьют.
Не хочется мне в театр, признаётся мама, сливая первую воду с заварки.
Лица не видно, но спина несчастная, выступают верхние позвонки. Марк встаёт, кладёт маме руки на плечи, целует в висок и уточняет:
Со мной тоже не хочется? Пошли вдвоём? Наших не позовём.
Он чувствует материнский смех ладонями. «Наши» они по театрам не ходят, они там спят. Причём демонстративно, похрапывая. Их, и правда, лучше не звать.
Большой не открылся?
Только Новая сцена.
Мама слегка поворачивает голову, и Марку видна гримаса отвращения. Он разделяет эти чувства целиком и полностью. Есть вещи, которые заменять нельзя, выйдет грубый вульгарный суррогат. Вот Большой театр это либо основная сцена, либо ничего.
Всегда остаётся Новая опера, в конце концов, замечает он обречённо.
Тебе лучше не знать
Боже, куда я приехал?!
Они пьют крепкий чай из маленьких фарфоровых чашечек, полупрозрачных на свет, и обсуждают беды российского современного искусства. Решают, что спасение в регионах, ещё не испорченных тлетворным столичным влиянием. Так что лето это даже и неплохо, может, приедут гастролёры, которых нестыдно посмотреть.
Марк болтает почти бездумно. Он не то, чтобы настоящий фанат театра, но это тема, на которую он может говорить не затыкаясь. И он видит, что на маму беседа влияет хорошо, будто размораживает.
Ну, что, поедешь обмениваться секретными сведениями? спрашивает мама, когда он собирается.
Поеду готовить обед, ужин и три килограмма котлет.
Мама суетится, ругает себя за то, что не приготовила ему ничего с собой. Марк отмахивается. Ему-то что, ему несложно. А Володьку надо подкормить слегка.