— Конечно. Как ты себя чувствуешь, Кэролайн? Может, позвать твою мать?
— Бога ради, не надо. У нее и так сегодня много хлопот. Пожалуй, нам пора в банкетный зал. Желаю вам весело провести время. Кстати, вы уже взяли карточку с номером вашего стола?
— Нет еще, — покачала головой Элизабет.
— Насколько я помню, мама посадила вас за особый стол.
— Правда? — Элизабет постаралась, чтобы в ее голосе прозвучала благодарность за проявленную о ней заботу.
— Вместе с вами будет сидеть семейная пара из Бостона. Старинные друзья моих родителей, которых они знают со дня своей собственной свадьбы.
— Как чудесно!
— А также моя кузина с мужем. Она учительница, а он инженер.
— О, уверена, что получу огромное удовольствие от общения с ними…
— Это еще не все, — радостно сообщила Кэролайн. — Непосредственно рядом с вами будет сидеть друг моих родителей, дядя Рон. Вообще-то, он мне не родственник, но я знаю его с детства и привыкла называть дядей. Очень невозмутимый, хладнокровный и довольно привлекательный внешне. Дядя Рон — разведен и, несмотря на свой возраст, выглядит весьма сексуально, — заговорщически подмигнула она.
Хлопнула дверь, и в дамскую комнату вбежали две подружки невесты. Вместе с ними ворвались звуки музыки и чей-то смех. Воспользовавшись моментом, Элизабет поцеловала Кэролайн и вышла.
Конечно же это Джастин надоумила посадить ее рядом с неженатым мужчиной. Хотя собственный брак подруги оказался неудачным, она никак не могла отказаться от роли неутомимой свахи…
— О, бедняжка! — воскликнула Джастин, узнав о смерти мужа Элизабет. — Как это печально!
Элизабет не пыталась разуверить подругу. В конце концов они были не так уж близки, чтобы рассказать ей всю правду. Честно говоря, у нее не было никого, с кем она могла бы быть искренней до конца. Жители Гринвилла давно уже составили о ней определенное мнение, и смерть Стэнтона не изменила его. Так что никто не пытался познакомить ее с возможным кандидатом в новые мужья. Только Джастин, кажется, отважилась на это.
Обреченно вздохнув, Элизабет направилась к столику, на котором были разложены карточки с номерами. Ладно, уж как-нибудь один вечер она переживет общество этого дядюшки Рона. Джастин никогда не видела Стэнтона, но знала, что тот был намного старше своей жены. Наверное, именно поэтому она решила посадить Элизабет рядом с немолодым, но внешне привлекательным мужчиной.
Перебрав напечатанные на дорогой веленевой бумаге карточки, Элизабет нашла ту, на которой значилось ее имя. Стол номер семь. Итак, она сидит в отдалении от эстрады, что уже хорошо. По крайней мере, оркестр не будет весь вечер греметь над самым ухом.
Элизабет пошла через зал, отмечая по дороге номера столов. Четыре, пять… А вот и ее стол. Он действительно в стороне от эстрады, чему дядюшка Кэролайн, наверняка большой любитель потанцевать, вряд ли обрадуется. Сама Элизабет не танцевала уже много лет и надеялась, что неизвестный ей Рон, если вдруг надумает пригласить на танец, не обидится, когда она ему откажет.
Почти все места за столом были уже заняты. Вот эта ультрамодная пара наверняка из Бостона. А полная женщина со слащавым лицом и высокий мужчина в очках скорее всего учительница и инженер. Отсутствовал лишь дядюшка Рон.
Элизабет положила карточку рядом с тарелкой, и сидевшие за столом повернули головы в ее сторону.
— Добрый вечер, — произнесла полная женщина, почему-то глядя не на Элизабет, а мимо. При этом у нее были такие округлившиеся от удивления глаза, как будто она увидела нечто восхитительное. — И вам добрый вечер, — промурлыкала она снова, обращаясь к кому-то, кто, видимо, стоял за спиной Элизабет.
— Господи! Как же тесен мир!
Элизабет замерла. Низкий, с отчетливо прозвучавшими в нем ироническими нотками голос принадлежал мужчине.
Она медленно повернулась. Позади нее стоял тот самый наглец, из-за которого два часа назад она заливалась краской стыда, а пульс ее бился как сумасшедший.
Взглянув на карточку, которую мужчина положил на стол, Элизабет прочла: «Роналд Уотсон». Как? Это и есть тот самый дядюшка?
Она вспомнила его циничный взгляд и оскорбительно-высокомерную улыбку там, в церкви. Правда, сейчас выражение лица мужчины было совершенно другим — вежливым и почтительным. Но прищуренные глаза и крепко сжатые губы придавали ему суровый, неприступный вид.