Алина устало отвернулась. Выходя из гостиной, она спиной чувствовала полный ненависти взгляд. Но эта ненависть ничего не всколыхнула в душе. Вот уже год, как она оставила попытки добиться в этом доме хотя бы чьего-то к себе расположения.
Ей стало все равно.
* * *
А ведь когда-то она входила сюда с такой отчаянной решимостью понравиться, с таким желанием заслужить любовь живущих здесь людей, что, казалось, мигни ей Тамара Андреевна — и она кинется протирать многочисленные зеркала, витражи, полировать мебель и на коленях ползать по тяжелым коврам, выбирая из них соринки. Не для того, чтобы унизиться и тем самым угодить Тамаре Андреевне и мужу. А для того, чтобы выказать благодарность дому, где ее приняли, чтобы быть здесь полезной. Это может показаться странным, но за два года жизни в богатом особняке Алине дольше всего пришлось привыкать к тому, чтобы обходить прислугу, моющую лестницу или вытирающую пыль, и не испытывать острой потребности кинуться на помощь.
Да и что в этом удивительного? Ведь Славик нашел ее именно такой — на ступенях лестницы с тряпкой в руках, которую она как раз отжимала в мыльной воде. Выбившиеся из-под косынки волосы липли к вспотевшему лицу, и само лицо было красное, разгоряченное, без косметики и с темными полукружьями теней под глазами — от усталости.
Она отжимала швабру над белым с красной надписью по борту ведром («ГубернаторЪ» — было написано на нем, и это было название ресторана) и, машинально глядя, как стекает мыльная вода, с удовольствием думала, что ей осталось домыть всего два лестничных пролета. Тело ныло от усталости, и, на миг прикрыв глаза, Алина представила себе, как она доберется до дому и рухнет на кровать. «Завтра суббота, — пронеслось у нее в голове. — Наконец-то. Значит, можно будет поспать часа на два больше обычного». Она с трудом разогнулась (ныла спина) и локтем (руки были в огромных, с раструбами, резиновых перчатках) откинула со лба челку и оглянулась, ожидая увидеть длинную, сверкающую чистотой и высыхающими влажными следами лестницу.
И вздрогнула от неожиданности: в метре от нее стоял одетый в безукоризненный черный в тонкую полоску костюм полный молодой человек с ранними залысинами в светлых, почти желтых волосах и нетвердым взглядом. Облокотившись на перила, он смотрел на Алину, слегка приподняв белесые брови и вытянув губы трубочкой так, как будто только что хотел свистнуть, да передумал.
— Кто вы? — спросила она испуганно. — Вам… что надо?
Испуг был вполне объясним: появление хорошо одетого мужчины на «черной» лестнице ресторана могло удивить кого угодно. Посетители и начальство по ней никогда не ходили — к их услугам был центральный вход, залитый огнями, застеленный коврами и уставленный официантами. По «черной» лестнице сновали только рабочие кухни, уборщики, грузчики и прочая далеко не парадная обслуга.
— Не бойся, — сказал он примиряюще. — Не трону.
Голос у него был глуховатый, с какими-то сиплыми интонациями.
— Я не боюсь. Я просто подумала — вы, наверное, заблудились? Выход в банкетный зал через эту дверь, потом прямо по коридору и…
— Да знаю я. — Он дернул плечом и, чуть поменяв позу, снова облокотился на перила.
Помедлив некоторое время, Алина медленно отвернулась и вновь взялась за швабру. Она продолжила мыть пол, ощущая спиной невозмутимый взгляд этого странного человека. И чувствовала себя при этом полным ничтожеством. Тот, кто никогда не выполнял грязную работу под наблюдением холеного человека в дорогом костюме, никогда этого не поймет.
— Эй! — окликнул он Алину, когда она уже перешла вместе с ведром и тряпкой к следующему пролету. — Слышь меня? Тебя как зовут-то?
— Баба Маша, — буркнула Алина.
— Да брось! Я серьезно спрашиваю.
«Выпил и ищет, с кем поговорить», — поняла Алина. Лучший способ отделаться от пьяной навязчивости незнакомого — сделать вид, что его не видишь, не слышишь, не замечаешь. И она продолжила мыть пол, стараясь убедить себя, что ничего особенного не происходит.
Не прошло и двух минут, как этот подошел сзади и схватил ее за руку повыше локтя.
— Слушай!.. Черт, даже как зовут тебя, не знаю… Да брось ты эту свою… дуру! — Он указал на швабру. — Потом домоешь. Или нет, попроси кого-нибудь там из ваших домыть, скажи, я заплачу. А ты это… Поехали давай со мной. Ну! — Он крепко и больно потянул ее за руку.
— Вы что?! — возмутилась Алина. Краска бросилась ей в лицо. Она с усилием вырвала руку и толкнула нахала в грудь — впрочем, он, кажется, этого не заметил.