— Ну, а я думаю, что могу, — возразил он с высокомерной уверенностью, от которой ее сердце снова бешено застучало.
А потом погас свет. Она инстинктивно бросилась к нему, а он инстинктивно крепко прижал ее к груди. Когда же инстинкт уступил место разуму и Роми попыталась отодвинутая от него, он отказался отпустить ее и прижался губами к душистому шелку ее волос, который неодолимо притягивал его к себе.
— Мои молитвы только что были услышаны, — тихо прошептал он.
«Мои тоже», — виновато подумала Роми.
— Ничего, — успокаивающе пробормотал он, ощущая быстрый и громкий стук ее сердца — близко-близко, у своей груди. — Скоро нас начнут искать. И обязательно найдут.
Но вся беда была в том, что она не хотела, чтобы их нашли. Она обрела свой собственный кусочек рая на земле, такой же нереальный и непонятный, как сами небеса, впрочем, ничто в этот момент не могло бы заставить Роми отказаться от ощущений, которые она испытывала в его объятиях.
— Так о чем же мы говорили, когда погас свет? — шепотом спросил он.
Впоследствии Роми пыталась найти объяснение тому, что случилось. Она повторяла себе, что это был ее первый близкий контакт с опытным мужчиной, которому удалось соблазнить ее очень точно рассчитанным сочетанием желания и сдержанности. Она также пыталась убедить себя, что с ее стороны это было любопытство. И предсвадебная нервозность. Она, Роми, никогда не целовала никакого другого мужчину, кроме своего жениха, и какой, думала она, может быть вред от одного поцелуя? Одно краткое мгновение безумия — перед тем, как возложить на себя пожизненное обязательство, которым является брак, вполне естественно. В странном, отгороженном мирке застрявшего лифта события приобрели оттенок нереальности. В теплой темноте было проще простого уступить стихийному желанию, не испытывая никакого стыда.
— Об этом, — прошептала она в ответ и подставила ему лицо.
Ее рот пах зубной пастой, а от кожи и волос исходил слабый аромат умытых дождем лугов. Доминику ее вкус и запах показались необыкновенно чистыми и свежими. Все равно что неторопливое мытье под душем в конце рабочего дня, проведенного в пыльном городе. Или освежающий глоток воды после долгой, томительной жажды. О Господи, мысленно возразил он себе, уж не из-за воздержания ли так живо работает твоя фантазия? Не из-за того ли, что у тебя больше года не было женщины? Но тут он ощутил, как под его губами раскрываются ее губы, и непреодолимая волна желания исторгла у него короткий, мучительный стон, заставив его с еще большей страстью впиться в ее рот.
Роми намеревалась только поцеловать его, но, ощутив потребность, которая была гораздо сильнее ее благих намерений, скоро уже наслаждалась: она запустила свои пальцы в его густые темные волосы и тихо вскрикивала, податливая и жаждущая, когда его пальцы скользили по тугим, упругим холмикам ее грудей.
— Вы не должны этого делать! — произнесла она, задохнувшись, и слова неохотно падали у нее с губ.
— Знаю, но ведь вы убили бы меня, если бы я остановился, да?
Скажи «нет», подсказывала ей какая-то частичка мозга, еще способная мыслить трезво. Ну же, скажи это… скажи это!
— Да! Да! Да! Да, я бы убила вас!
Он засмеялся, но не совсем уверенно, словно сила ее желания испугала его. Подобная страстность показалась ему несовместимой с обликом белокурой невинной девушки. Если только эта невинность не фальшивая, подумал он. Его губы медленно двигались по изящному изгибу ее подбородка, устилая этот путь легкими как перышко поцелуями, которые, казалось, возбуждали ее еще сильнее. Ее голова беспомощно откинулась назад, и с какой-то чувственной импульсивностью она подставила груди его губам. Роми вся пылала, когда он завернул вверх ее тенниску и открыл ее торчащие груди в кружевных чашечках лифчика. Она ощутила прохладное прикосновение воздуха к горевшей коже, когда он расстегнул застежку лифчика впереди и нетерпеливо отвел в сторону тонкую материю. А когда мужские губы коснулись ее груди, то наслаждение оказалось почти таким же невыносимым, как и огорчение, которое она испытывала, понимая, что должна положить конец этому безумию. Еще одна минута, пообещала она себе. Я остановлю его через минуту. Но он резко притянул ее к себе, и она ощутила, как ее тело извивается под жестким давлением его тела. Их рты неистово сомкнулись, а поцелуи стали жгучими и страстными, потому что оба безуспешно пытались достигнуть наивысшего удовлетворения одними лишь поцелуями. Если бы в лифте было достаточно места, чтобы уложить ее на спину и овладеть ею, то, подозревал Доминик, он так бы и сделал. Но, разумеется, в данных обстоятельствах он сам должен все это прекратить. И немедленно. Он прерывисто вздохнул.