Вдовий полог - Елена Касаткина

Вдовий полог

Елена Касаткина

Мир не такой добрый, как нам кажется.

Корректор Галина Владимировна Субота

© Елена Касаткина, 2023

ISBN 978-5-0060-4865-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Зеленые стены разъедали истощённый гипоксией мозг. Лада закрыла глаза, но легче не стало.

 Эй,  кто-то тряс её за плечо.  Живая?

Ещё полгода назад это могло показаться глупой шуткой, но какие шутки, когда смертельный исход среди заболевших коронавирусом уже исчислялся сотнями, а может и тысячами. Она плохо понимала, сколько прошло времени с того момента, как её увезла «Скорая». Дома остался умирающего от рака муж. Лада вообще мало что понимала сейчас. Никогда в своей жизни ничего ужаснее она не чувствовала. Разве мы задумываемся над тем, какое это счастье  просто дышать. Просто дышать. Мы этого не замечаем.

Она открыла глаза.

 Давай, держись за меня, я пересажу тебя в кресло.

Лада бросила беглый взгляд на сумку у стены, там всё, что она успела собрать, и на лежащий на коленях прибор. Он позволял дышать, и если оставить сумку она могла, то этот ящичек с трубками был для неё спасением. Лада прижала одной рукой прибор к животу, другой вцепилась в костюм санитара. Он пересадил её в кресло и покатил по коридору.

«Я инвалид»,  горько подумала Лада, слушая гулкий стук кресла о кафель.

Когда они приблизились к стеклянной, разделяющей коридор на сектора перегородке, из внутреннего отделения выкатилась металлическая тележка. Два одинаковых, похожих на инопланетян санитара, упакованных в герметичные белые костюмы, резко развернули каталку, и рука того, кто на ней лежал, безжизненно и как-то обреченно вывалилась и повисла. Лада сразу определила, что рука женская, хотя на ней не было маникюра, а сморщенная временем кожа была усеяна пигментными пятнами. Пока тележка приближалась, Лада всматривалась в руку, словно пыталась понять  жив тот, кто там или нет. Каталка наезжала, дребезжала, грохотала, и когда поравнялась с ней, Лада, вытянув шею, заглянула на тележку.

 Ида  прохрипела осипшим голосом.

«Идка, Идка, Идка»  сливаясь с грохотом неслось вслед удаляющимся санитарам до тех пор, пока кресло не скрылось за стеклянной дверью.

Часть первая

Глава первая

 Потому что ты дура!  стукнув по столу банкой сгущённого молока, гаркнула низким сопрано Одиллия Ивановна.

Из раскрытой сумки вкусно пахло копчёностями, вызывая у Иды обильное слюноотделение. Бросив оскорбление, тётка выудила из «рога изобилия» палку сырокопчёной колбасы и положила рядом со сгущёнкой.

 Зачем ты так, Дилля?  тихо, словно соглашаясь, пролепетала мать, поглаживая сухой ладонью накрахмаленную скатерть.

 Скажешь, неправа?  Тётка снова опустила руку в сумку и замерла. Её гладкое, будто вощёное, лицо выжидательно застыло.

Ида затаила дыхание. Казалось, от того согласится мать или возмутится, сейчас зависело достанет тётя Дилля очередную вкусняшку или застегнёт сумку и удалится, оставив Иду с риском лопнуть от любопытства и досады. В душе боролись чувства: с одной стороны  жалости и обиды за мать, с другой  жгучего желания поскорей отведать городские вкусности.

Одиллия Ивановна работала в сфере общепита. Нечастые наезды к сестре компенсировались более чем щедрыми, а главное дефицитными гостинцами. Мать в шутку называла тётку «Обилия Ивановна». В ответ тётка, апеллируя к своей устроенности и «умению жить», считала, что это даёт ей право поучать и даже, пусть и беззлобно, оскорблять старшую сестру.

Не дождавшись ответа, тётя Дилля извлекла на свет коробку «Птичьего молока».

 Молчишь? Значит согласна.  Тётка посмотрела на Иду и снова на сестру.  Вот скажи мне, куда ты их столько нарожала? Зачем тебе такой выводок? Зачем, Детта?

В ответ мать лишь вздохнула. Не горько. Просто она любила вздыхать, без всякой причины. Привычка.

Они такие разные. Будто и не родные вовсе. Аполлинария Марковна, бабушка Иды, большая оригиналка и любительница балета, дала народившимся девочкам необычные для того времени имена. А как иначе, если вся история появления на свет двойняшек сама по себе была оригинальной. Необычным в ней было всё. Да что там необычным? Невероятным! Одетта родилась недоношенной, на два месяца раньше сестры. Да, да! На два месяца! У Аполлинарии Марковны была редкая анатомическая особенность  удвоенная матка. Пока врачи боролись за жизнь и выхаживали недоношенного первенца, Одиллия преспокойно отсиделась в животе у матери и появилась на свет аккурат к Новому году вполне себе жизнеспособным ребёнком. Маленькую грушевидную головку Одетты словно золотистым нимбом увивали жиденькие волосёнки. Голова Одиллии, правильной овальной формы, была полностью покрыта чёрными, как смоль, волосами. Несмотря на то, что со временем светлые волосы Одетты потемнели, а выжженная пергидролем шевелюра Одиллии превратилась в одуванчик в поре цветения, а может и благодаря этому, сёстры так и остались полной противоположностью.

К 35 годам Одетта успела выйти замуж, родить четверых детей, похоронить мужа. Из средств к существованию имела пенсию по утере кормильца и выплаты на детей.

К тем же 35, Одиллия также успела сходить замуж, правда ненадолго, всего на восемь месяцев, после чего благополучно развелась с «бесполезным мужем». Восьми месяцев ей с лихвой хватило, чтобы понять  больше в «замуж» она не ногой. Детей у Одиллии Ивановны не было. Не завела. Слава богу, хватило ума. Зато у неё были: кооперативная квартира, хорошая должность и уверенность в завтрашнем дне.

 Так они же Богом данные, Диллечка,  запоздало оправдывалась мать, расставляя на столе тарелки.  А не будь их, с кем бы я осталась? Одна? Как ты?

 А что плохого?!  Одиллия пригладила наманикюренными пальцами короткую модельную стрижку. Из-под высокой желтокурой «шапочки» торчали короткие отростки чёрных волос.

 А что хорошего? Разве ж одной ладно? Тоскливо ведь, Диллечка, признайся.  Мать достала из буфета огромный нож, деревянную доску и стала пилить тонкую сморщенную палку «сухой» колбасы.  Осподи! Из чего только её делают? Впору пилу доставать.

 Давай я!  Дилля отобрала у сестры нож и принялась резать колбасу на кругляшки.  Одиночество, сестрёнка, это свобода. «Хочу  чай пью, хочу  на транзисторе играю».

 Одиночество  это ненужность. А что может быть страшнее ненужности?

 Ой, не говори ерунду! Любая нужность  это зависимость. Привязанность, понимаешь?

 Нет,  мать поставила на стол стаканы.  Не понимаю и никогда не пойму.  Обернулась на Иду.  Сходи в погреб, доченька, набери там рыжиков и капустки квашеной. И огурцов солёных.

Когда дочь скрылась за дверью, Одетта нырнула в буфет и вытащила оттуда бутыль самогона.

 Ну что, по маленькой?

 А давай.

Одетта плеснула в стаканы немного мутной жидкости.

 Давай за встречу.  Приподняла стакан.  Вот, правда, не согласная я с тобой, и ругаешь ты меня каждый раз, и дурой называешь, а я всё равно тебе рада, потому как сестра ты мне единоутробная.

Сёстры чокнулись и быстро опрокинули по стаканчику. Горячая жидкость обожгла внутренности. Одетта прижала нос к тыльной стороне ладони и глубоко вдохнула. Одиллия закинула в рот кружок колбасы и усиленно заскрипела челюстью.

 Ох, хорошо! Наливай ещё!

 Да подожди ты, сейчас картошку подогрею, а то под твою закуску быстро захмелеем.  Вслед за сестрой Одетта положила кружок колбасы в рот и зачавкала.  Деревянная она, что ли?

 Сухая!  поправила Дилля и глупо хихикнула.

Словно эхом хихикнула и Детта.

Вернувшаяся с рыжиками и капустой Ида застала сестёр, захлёбывающихся смехом. Смех  вот что было одинаковым. Обе смеялись громко, навзрыд, задушевно и простосердечно, и в этот момент становились похожи. Похожи на бабушку  Аполлинарию Марковну.